Ловушка для бога (сборник). Сергей Грин

ничего другого в своей короткой жизни, а только эту планету и она была его домом. Бесконечно долгие годы он просто жил в мелькающих сменах дня и ночи. Солнце давало ему свет и жизнь, вечную и бессмысленную. Он уже всё понимал, всё знал. Это знание приходило откуда-то и становилось частью его самого. Знание это было бесполезно, как бесполезно тонкое ощущение цвета в полной темноте. Его естество требовало и жаждало перемен. И тогда Томас бросался своим огромным невидимым телом в тёмные и грязные водные глубины, метался в водоворотах подводных извержений и вырывался оттуда ввысь в бездонное чёрное небо, сжигаемое лучами жёлтой звезды. Потом нёсся вокруг крошечной планеты, догоняя сам себя в этой безнадежной гонке и, остановившись, отворачивался от горячих нарывов вулканов в сторону безмятежного неба. Ничего не менялось. Этот мир был пристрастен к постоянству больше, чем однообразие жёлтой звезды, хотя изредка, но вздрагивавшей будто от внутренней боли и выбрасывавшей в чёрную пустоту длинные фиолетовые щупальца жгучей энергии. Со временем его страсть к безумствам поутихла. Планета была глуха к ним. Она словно не замечала Томаса.

      Тогда он обратился к бездонному угольному небу. Оно манило бесконечностью и неведомой тайной. Тысячекратный блеск далёких звёзд обещал конец одиночеству и бессмысленности жизни Томаса на этой планете, конец этой пустой и начало новой, обязательно прекрасной жизни. Где ночь в гуще мириадов звёзд почти также светла как день, где смысл и значение бытия Томаса проявятся сами собой и не надо искать их в пустоте и задавать себе вопросы, на которые никогда не может быть ответов. Но планета как злобный монстр не отпускала. Он мог кружиться над ней, падать на неё, взлетать вверх, но чем дальше от неё, тем удушающая незримая петля сильнее тянула обратно. Он был в ловушке.

      Он стал спокоен и безразличен ко всему, что было снаружи, и ушёл внутрь себя. Это оказалось увлекательней внешнего мира. Чудесное соединение неразрушаемых связей его тела, уходящих в бесконечную глубину микромира и чем дальше, тем жёстче и массивнее, бесконечное множество этого микрокосмоса и, наконец, там где микрокосмос граничил с другими мирами, – всё это увлекло его своей необыкновенной красотой.

      Он научился собирать свою внутреннюю энергию и направлять её вовне, соревнуясь с молниями, которые полосовали небо ежеминутно. Но вид оживших на мгновение от его ударов осколков скал не приносил удовольствия. Примитивность окружающего мира раздражала его. То, из чего состоял окружающий мир, удивляло простотой и однообразием внешнего вида и титанической энергией внутри. Даже вулканы взрываясь и выплевывая из себя раскалённую, будто живую лаву, в конце концов остывали и становились холодными и неподвижными. Это противоречие внутренней кипящей жизни и мёртвой наружности материи подталкивало его разрушить этот барьер, отделяющий его живого и вечного от вскипающей только на мгновение и тут же умирающей планеты.

      Он взялся