Остров. Обезьяна и сущность. Гений и богиня. Олдос Леонард Хаксли

символ растопленным маслом, – ответил доктор. – Мой бедный отец так и не сумел отучить его от этой привычки.

      – Ваш отец что-то имел против фаллосов?

      – Ни в коем случае, – ответил доктор Макфэйл. – Он относился к ним исключительно положительно. Он не одобрял их только в качестве символов.

      – Чем ему не угодили символы?

      – Они ему были не по душе, потому что он считал, что люди должны брать свою религию из прямых источников, как молоко от коровы, если вам так понятнее. Свежее молоко, а не со снятыми сливками, не пастеризованное и не обезжиренное. И уж ни в коем случае не из консервной банки – то есть теологического или литургического контейнера.

      – А Раджа как раз питал слабость к таким контейнерам?

      – Не ко всем подряд. Именно к этой их единственной форме. Он неизменно относился с трепетом к семейному фаллосу как к эмблеме Шивы. Он был вырезан из черного базальта более восьмисот лет назад.

      – Понятно, – сказал Уилл Фарнаби.

      – Покрывать маслом семейный фаллический символ стало для него сакральным актом, выражением красоты чувств через сублимацию идеи. Но ведь даже тончайшая из идейных сублимаций отстоит очень далеко от космической тайны, которую с ее помощью пытаются выразить. А красота чувств, связанная с сублимацией идеи, – разве можно выразить мистерию путем прямого действия? Никогда и ни за что. Надо ли говорить, что Старый Раджа все это прекрасно понимал? Даже лучше моего отца. Он пил молоко прямо из коровьего вымени; он и сам был молоком. Но обливание фаллоса маслом оставалось для него актом веры, отказаться от которого он не находил в себе сил. И не стоило его даже уговаривать. Но вот мой отец в том, что касалось символов, придерживался чисто пуританских взглядов. Он даже изменил строчку из Гёте – Аlles vergängliche ist NIGHT ein Gleichnis[42]. Его идеалами были чисто экспериментальная наука с одной стороны спектра и чисто экспериментальный мистицизм с другой. Точный эксперимент на каждом уровне, а затем ясное, рациональное объяснение существа полученных результатов. Фаллосы и кресты, масло и святая вода, сутры, евангелия, образы, псалмы – ему бы очень хотелось полностью упразднить это все.

      – А где же здесь место для произведений искусства? – спросил Уилл.

      – Для них места не находилось вообще, – ответил доктор Макфэйл. – Но чего мой отец не понимал категорически, так это поэзии. Говорил, что любит ее, но не любил. Поэзия существовала сама по себе, поэзия представляла собой автономную вселенную, где-то там, в пространстве между реальным опытом и символами науки. И этого он никак не мог усвоить. Давайте найдем его фотографию.

      Доктор Макфэйл перевернул еще несколько страниц альбома и указал на резко очерченный профиль с огромными кустами бровей.

      – Какой типичный шотландец! – вырвалось у Уилла.

      – А ведь его мать и бабка были паланками.

      – В его лице их черты не проступают совершенно.

      – Между тем как его дед, родившийся в Перте, мог сойти за типичного раджпута[43].

      Уилл вгляделся в

42

У Гёте: «Все преходящее есть лишь символ»; отец доктора Роберта переписал ее: «Все преходящее НЕ есть символ» (нем.).

43

Представитель древней касты индийских воинов.