Сюита №2. Наталья Гончарова

и дала вам ложный повод думать обо мне фривольно, быть может, это разность языка или культур, хотя едва ли это снимаете с меня вины. Прошу меня простить, и принять мой окончательный отказ, – строго и тоном, лишенным эмоций произнесла она.

      Он закусил нижнюю губу, пожал плечами, и к ее удивлению сказал:

      – Ну что ж, я джентльмен, как и сказал, поэтому все что угодно, но лишь по вашей воле! – и как ни в чем не бывало, подал ей руку для обратного пути.

      Она была готова к его гневу и даже натиску против желания, но он будто потерял к ней интерес. Дэвид был все также приветлив, и ни словом, ни взглядом не дал ей понять, что оскорблен или обижен, будто бы сцены, развернувшейся минуту назад в этой бархатной ночи, и вовсе не было. И это сбило ее с толку, и сказать по чести, даже оскорбило.

      Они также странно расстались, как и встретились. Каждый пошел своей дорогой: он на виллу, а она в пристройку для прислуги. Вернувшись в свою маленькую комнатку, Анна спешно разделась, и, улегшись на узкую кровать служанки горько расплакалась. Чувство глубокого одиночества, и затерянности в этом мире, захлестнуло и с головой накрыло ее будто огромная морская волна. Она плакала об ушедших родителях, о своем доме, о Николае, но больше всего она плакала о себе, о жизни, что почти прожита, о будущем, которого нет, и о прошлом, что не вернешь. Вина, тяжелая, будто камень, легла на сердце. Ей казалось, что она могла, что-то сделать по-другому в этой жизни, свернуть в другую сторону, смолчать, где сказанное лишне, или явить свой голос там, где по малодушию или из страха она смолчала. В этот миг, ее жизнь представилась ей чередой неверных решений и ошибок, и исход, оттого так грустен и печален, оттого, что все, что сделано было не так или не сделано было вовсе. И хотя разум говорил ей, что все случилось так, как и должно было случиться. Ведь разве ж маленький человек волен над своей судьбой? Но сердце стонало и плакало, ввергая в хаос остатки ясности рассудка. Ее мучило и чувство вины перед Николаем, и не только, и не столько, потому что он погиб, а она ничего не сделала, а оттого что его образ за эти годы почти стерся из памяти, оставив лишь горечь утраты, а любовь, казавшаяся истинной истончилась и исчезла. И сегодня, стоя в ночи в жарких объятиях сильного мужчины, она осознала это так ясно и так явственно, что пришла в ужас от чувств, которые снова может испытывать, и которых избежала, лишь из страха вновь почувствовать себя живой. Но разве ж такое возможно? И разве ж и настоящая любовь стирается с годами? Ответа нет.

      Наконец устав от слез и терзаний Анна затихла. Она легла на спину, и сложила руки на груди, словно отправлялась в последний путь. Голова ее кружилась, и ей казалось, будто она на дне глубокой узкой лодки, а волны качают ее то вверх, то вниз, неся в глубокие темные воды неизвестности, где нет ни берега, ни горизонта. И в этих расстроенных чувствах, наконец, под утро, уснула.

      Дэвид всегда вставал рано, он любил утренние часы в одиночестве, с чашкой кофе, свежей газетой и сигаретой. Он наслаждался этим, он вкушал то счастье ложками и пил его из чаши жадными глотками.