12 историй о любви. Коллектив авторов

Квазимодо! Это кривой, косолапый Квазимодо! Браво! браво!

      Как оказывается, у этого молодца был немалый выбор прозвищ.

      – Берегитесь, беременные женщины! – кричали школяры.

      – Нет, берегитесь, чтобы не забеременеть! – воскликнул Жан.

      Действительно, женщины поспешили закрыть себе лица руками и платками.

      – Фу, какая гадкая обезьяна! – воскликнула одна из них.

      – Он так же зол, как и безобразен! – вставила свое слово другая.

      – Это олицетворенный черт! – прибавила третья.

      – Я живу как раз около собора, и каждую ночь слышу, как он бродит по кровле.

      – Вместе с кошками!

      – Он бродит и по нашим крышам и бросает нам порчу через дымовые трубы!

      – Намедни вечером он подошел к моему слуховому окну и состроил гримасу. Я страшно перепугалась.

      – Я уверена, что он ездит на шабаш ведьм. Раз как-то он забыл свою метлу на моей крыше.

      – У-у! горбатый урод! – У-у! гадина! – Бррр…

      Мужчины, напротив, были в восхищении и рукоплескали.

      Квазимодо, виновник всего этого гвалта, все стоял в дверях часовни, серьезный и мрачный, позволяя толпе любоваться собою.

      Кто-то из школяров, кажется Робен Пусспен, подошел к нему совсем близко и фыркнул ему в самое лицо. Квазимодо только схватил его за пояс и отшвырнул его на десять шагов в толпу, не произнеся ни единого слова.

      Пораженный видом его, Коппеноль подошел к нему и сказал:

      – Клянусь Богом, я в жизни моей не видел подобного уродства! Ты заслуживал бы быть папою не только в Париже, но и в Риме, – и с этими словами он положил ему руку на плечо. Квазимодо не пошевельнулся.

      – Ты нравишься мне, – продолжал Коппеноль, – и меня подмывает кутнуть с тобою, хотя бы мне это и обошлось в 12 турских ливров. Что ты на это скажешь, приятель?

      Квазимодо продолжал молчать.

      – Да что ты, глух, что ли, черт побери! – воскликнул чулочник.

      Квазимодо, действительно, был глух. Однако, приставание Коппеноля начинало надоедать ему, и он вдруг повернулся к нему с таким страшным зубовным скрежетом, что фламандский великан отскочил подобно тому, как бульдог отскакивает от рассерженной кошки. После того вокруг этой странной личности образовался круг, по крайней мере, пятнадцати шагов в радиусе, который стал смотреть на него с ужасом и почтением. Какая-то женщина объяснила Коппенолю, что Квазимодо глух.

      – Глух! – загоготал фламандский чулочник. – Тем лучше! Значит, настоящий папа!

      – Аа! Я узнаю его! – воскликнул Жан, слезший, наконец со своей капители, чтобы поближе рассмотреть Квазимодо. – Это звонарь моего брата, архидиакона. Здравствуй, Квазимодо.

      – Экий черт! – сказал Робен Пусспен, почесывая ушибленные при падении места. – Горбатый, косолапый, кривой, глухой! Что же, уж и не немой ли он, этот Полифем?

      – Нет, он говорит, когда захочет… – ответила старуха. – Он оглох только