Первый секс – это больно. Елена Новая

позвонки, левую сторону лица зажгло так, словно на содранную кожу посыпали перцем. Лязг! Соседняя щека испытала те же сверхболезненные ощущения. В глубине сознания, в самой его толще, Надя отдавала себе отчет в том, что необдуманная резкость изречения и привела к такому исходу, однако вопрос сохранения самообладания уже имел ответ, который девушка, воспряв духом, выпалила:

      – Да ты ни хрена и не знаешь о чувствах! Если бы знал, то давно мог бы понять мои, а не пытаться воспитать меня так, как хочется одному тебе!

      – Как ты сме… – оборвавшись на полуслове, суровый отец встал с такой силой, что едва не опрокинул диван.

      Надя вскочила, не дав шанса разгневанному отцу на реализацию следующего эмоционально затеянного шага и молниеносно помчала в направлении выхода, забыв по дороге обувью защитить ноги от предстоящего, не известно куда ведущего, бегства.

      Ночь на морозе

      Вспоминая, как по ее пальцам тек пломбир накануне вечером, как по пальцам струхнувшего Олега были полны готовности течь ее телесные жидкости, растрепанная девушка обнаружила, что жидкости, из нее текущие, струятся из совершенно иных «проемов»: слезы, как никогда горькие на вкус, подобно раствору для красок в руках неумелого художника, малевали мольберт, коим было ее лицо, превращая прекрасную картину в грязную лужу.

      Впервые отец предстал в такой чертовской ярости. Возможно, даже он себя таким прежде не видел. Надя не жалела ни о чем, взрастив в себе всеобъемлющее чувство правоты: как бы она не поступила, что бы ни делала, родной отец не может так поступать.

      Она утвердилась в мысли, что если стрелки часов можно было бы повернуть вспять по мановению маховика времени к тому моменту, когда папа застал ее за актом прелюдии; что если бы все завершилось родительским рукоприкладством, то она забыла бы слово «страх» и вела себя с Олегом максимально откровенно – так уж ей это пришлось по нраву. Бегом пересекая улицы, проулки, дворы и арки, Надя отсылалась к въевшейся мысли: она всегда была похотлива, но не имея обстоятельств и крепости духа проявить это. Вместе с этой мыслью она развивала похожую: отец всегда был тираном, но имел причин проявить это.

      Окончательно обессилев физически, Надя рухнула на скамейку в незнакомом ее дворе, невесть в каком районе, неосведомленная о времени. Девушка никогда ранее не была в столь поздний час на улице без родительского надзора. Слезы прекратили приливать, и упомянутая грязная лужа на лице, подсохнув, приняла вид слякотного месива. Выжатый напрочь лимон, лишенный всякого сока – если можно так назвать ее самочувствие, то сок – это всяческая жизненная энергия.

      «На улице спокойнее, хоть и холодно», – успокаивала себя Надя, от безысходности расположившаяся вдоль лавочки и мирившаяся с тем, что спать ей предстоит здесь. Ни телефона, ни босоножек, ни сумочки – ничего. Она одна под холодным покрывалом ночи, застилавшим дома, торговые центры, трамвайные провода.

      Холод неизвестного прежде и похожего на множество других района скоро сойдет