Дело Вия. Вук Задунайский

кого он видел, тот тут же падал замертво. Я, поскольку являюсь ученым, не верил ни в бога, ни в черта, ни во все эти байки, ни тем более в упомянутого Вия, но не могу не отметить фантазию этих дикарей, которая на порядок превышает оную у столь популярного ныне господина Свифта.

      Но все же я пребывал в мрачном расположении духа и совершенно не представлял, как мне осуществить в этих диких местах, где не было даже нормальных городов – местная столица Киев представляла собой беспорядочное скопление грязных хибар с несколькими церквями – главную цель своего путешествия. И продолжалось это до встречи с незнакомцем, назвавшимся Хомой Брутом, на забытом богом постоялом дворе – впрочем, с нашими, британскими представлениями о постоялых дворах он тоже мало гармонировал: глинобитный домик в глухом месте, обнесенный изгородью с насаженными на колышки черепами животных. Хома, одетый в рубище, пресмыкался у ворот постоялого двора. Он попросил у меня корку хлеба, а я посадил его за стол и разделил с ним свою трапезу: отвар адского красного цвета из овощей и мяса (borsch), соленый свиной жир с чесноком (salo!), куски отварного теста со скисшим молоком (galushki) и местный священный напиток, напоминавший плохой виски, называемый здесь gorilka. За это Хома был мне премного благодарен, так как, по его словам, не ел уже семь дней.

      Этот Хома Брут был преизрядный плут! Поп-расстрига к тому же. Только представьте – он учился в Киевской семинарии на священника, хотя по виду своему походил более на молодчика с большой дороги, к тому же мог бы обвести вокруг пальца даже лондонского банкира. Этот субчик приехал в какое-то местечко, где намеревался впоследствии стать попом. Но оказалось, что место занято (по словам Хомы выходило, что место это весьма хлебное и охотников на него всегда хватает), и ему дали понять, что он там лишний. Хома же – вот мошенник! – не придумал ничего лучше, как надраться (впрочем, они тут все занимаются этим каждый день) и соблазнить панночку (pannochka), дочку местного сотника. Уж не знаю, что он там с ней делал (этот паршивец так и не признался, говорил, что, мол, она ведьма была и сама захотела), но закончилось это плачевно – у девицы случилось кровотечение и она померла, успев, однако, перед смертью указать на Хому как на своего обидчика.

      Его изловили и заперли с телом панночки в часовне – чтобы он ее отпевал, хотя, как мне кажется, они верили, что таким образом кара божья должна настигнуть виновного, ну или у него проснется совесть. Но никакой кары не случилось, потому что нет ни бога, ни черта. А совести у Хомы Брута отродясь не водилось. Он просидел с панночкиным трупом в часовне три ночи. Говорил, что страху натерпелся, но ничего особо выдающегося там не случилось. На третью ночь ему удалось раздобыть веревку и вылезти в верхнее окно. Чтобы запутать местных, он учинил в часовне настоящий погром – испортил иконы, поломал и повалил церковную мебель и разбросал предметы культа. Впрочем, мало-мальски ценные он, судя по всему, прихватил с собой и уже успел где-то пропить. Для пущего страху он подвесил тело панночки над алтарем, предварительно