Коммунизм. Олег Лукошин

у него прошло без приключений, тот не рискнул рыпнуться. Кислая бежала, застревая в сугробе, к нам и по сторонам не смотрела. «Джип» стоял метрах в двадцати, Белоснежка уже завела мотор.

      В машину я влез последним.

      – Гони, гони! – крикнул Гарибальди.

      Вика рванула с места и, поднимая из-под колёс снопы снега, помчалась по улице.

      Антон оглянулся и выразительно посмотрел на меня сквозь прорези в маске своими большими и грустными глазами.

      – Ничего не говори, – огрызнулся я. – Я жизнь нам спас.

      Он ничего и не сказал. Отвернулся, стянул маску и стал перекладывать деньги из брезентовой инкассаторской сумки в какую-то другую, кожаную, с крупными и непонятными латинскими литерами на боку, что валялась у него в ногах.

      Новый год встречали на даче у Белоснежки. Коттеджный посёлок «Лебяжий берег», километров восемьдесят от Москвы. Мамашка её свалила в Париж на предновогоднюю распродажу, вроде бы намеревалась вернуться, но чего-то передумала. Вот и правильно, женщина, вот и правильно! Нечего молодёжи мешать в революционной и досуговой деятельности.

      Затоварились неплохо. Целый рюкзак – и выпивка приличная, и закусон.

      Прошлая новогодняя ночь босяцкой получилась – пластиковые стаканчики, дешёвая водяра, банка огурцов. Встречали в какой-то коммуналке и в несколько ином составе. Был ещё Никита Костиков, физик-шизик, и две какие-то девахи, лица которых я не запомнил. Кто такие, с кем приходили – тоже в памяти не отложилось. Ну, и из нынешней Звёздочки не все присутствовали. Белоснежки, само собой не было, мы тогда вообще про её существование не знали, и Пятачок почему-то смылся.

      Зато в Звёздочке был Колун, который сейчас в тюряге по статье за терроризм парится. Молчаливый парняга, двух слов не вытянешь. Я так-то мало что о нём знал, о личной жизни и о прочем, но в деле он был незаменим. Твёрдый, принципиальный, решительный. Никаких колебаний, никаких компромиссов. Кремень-человек. Повязали его за подрыв отделения милиции, акцию сам организовал – ни Политбюро, ни Звёздочка полномочий не давали – привлёк двух каких-то школьников, они его в конце концов и сдали. Не знаю, может и не в чем их винить, у капиталюг свои методы допросов, но попадись они мне сейчас – всё равно бы грохнул, не посмотрел бы на возраст.

      Сам Колун держался стойко, никого не сдал. Дали ему двенадцать лет.

      Я первый тост, когда ещё полтора часа до полночи оставалось, именно за него провозгласил.

      – За Колуна! Будем такими же крепкими, как он.

      – За Колуна! – поддержал Гарибальди. – И не будем такими же глупыми, как он.

      Старая песня. Он конечно прав, дисциплина прежде всего, но порой занудство это бесит. Хотя я всё равно его люблю, встреча с ним перевернула мой мир. На путь борьбы я под его влиянием встал.

      Я так ему и сказал.

      – Люблю тебя, брат!

      И полез целоваться.

      – Шайтану больше не наливать! – объявил