Причина надеяться. Дженнифер Бенкау

по-шведски?

      – Близко, но мимо. По-немецки. Говорят, Клаус Штертебеккер был пиратом в XIV веке.

      Ее взгляд скользит по открыткам и фотографиям кораблей и портов за барной стойкой.

      – А ты любишь истории про пиратов?

      – А какой мальчишка их не любит? – возмущенно откликаюсь я. – Но прежде всего я хотел позлить родителей. Это место называлось Yellow Submarine[16], пока я его не переименовал. Из-за туристов. Я решил доказать, что можно держать паб, не скатываясь в такую пошлятину.

      У нее на губах по-прежнему играет милая улыбка.

      – Ясно. И поэтому, значит, теперь твою задницу нужно спасать?

      Я пожимаю плечами:

      – Сама видишь: посетителей нет.

      Она смотрит на большие ретро-часы над баром.

      – Как драматично. Почти два часа до открытия, а перед дверью еще никто не стоит и не ждет, когда его впустят.

      – Вижу, ты поняла проблему во всем ее страшном масштабе. Давай это изменим.

      Я ловлю себя на том, что слишком долго смотрю на нее, пытаясь разглядеть синеву в ее глазах, но все равно ничего не могу с собой поделать. Сначала ее улыбка становится шире, а потом она смущенно отводит взгляд, и он падает на маленькую сцену в дальнем конце зала, перемещается на гитару, микрофонную стойку и останавливается на рояле.

      – Ты играешь?

      Мы задаем этот вопрос одновременно. Неловкий момент, и секунду мы смотрим друг на друга с одинаковым замешательством.

      Я первым качаю головой:

      – Всегда хотел научиться, но… С «Собачьим вальсом» я справляюсь. На большее не способен.

      – Наверняка у хозяина такого заведения всегда много дел. – Хейл поднимается по единственной ступеньке. Подушечки ее пальцев гладят веревку, которой огорожена сцена, затем она кладет на пол сперва свою гитару, а за ней – джинсовую куртку.

      – Не жди чего-то особенного. Большинство произведений я разучивала сама.

      – На чем ты еще играешь? – Я остаюсь стоять между столиками, в то время как она садится за рояль. И на краткий миг прикрывает глаза, когда кончики ее пальцев касаются клавиш, но не нажимают ни на одну.

      – На скрипке, – негромко произносит она. – Но ее у меня нет.

      А я уже и не рассчитывал на ответ. Мне знакомо чувство, в которое она окунулась: Хейл уже мысленно воспроизводит мелодию, ноты которой знает наизусть.

      – Думаю, ты принята. Что будешь пить?

      Она ненадолго замирает. На мгновение все ее внимание сосредотачивается на мне, и она размышляет, как будто принимает важное решение: что же хочет выпить после обеда.

      – Может, колу? Или нет, подожди… У тебя есть капучино, кофе с молоком или что-то типа того?

      – Конечно. – Развернувшись, я направляюсь к кофемашине за баром, и в чашку льется флэт уайт. Дурацкая мода рисовать узоры на кофе, к счастью, уже прошла, и тем не менее я спохватываюсь уже после того, как беру деревянную палочку и изображаю на молочной пенке очертания парусника. Хейл между тем пробует несколько нот, а я втайне благодарю Седрика, потому что без его брюзжания,

16

Название одной из наиболее известных песен группы The Beatles.