Советский человек. Вероника Киреева

своих…

      – А вы не слушайте! – заорали толстые тетки. – Идите, собирайте свои грибы! Дома-то, небось, краны текут, кафель отвалился, рамы рассохлись…

      – Полы расселись! – добавляет Зина.

      – Идите-идите! – замахала руками мамаша.

      – Уходим, – говорит гражданин, который пульс у меня мерил.

      Встали мы тихонько, да поскорее в лес убежали. А никто и не заметил. Все дядьку с усами костерили. Выбежали мы на полянку, сели спокойно, выпили, а потому что обидно нам стало…

      Обидно, что женатые мы. Что вещи у нас исчезают. Что только для того и нужны мы, чтобы зарплату приносить да с молотком по квартире бегать.

      Лучше не женитесь, мужики!

      Выступление

      Я в парикмахерскую вчера зашел. Шел-шел по улице, дай думаю, подстригусь. А хочется каких-то перемен в жизни. Любви. Сел я в кресло, глаза закрыл, и вот, я уже как будто и не в парикмахерской.

      Я как будто на заводе в столовой сижу один, а на столе скатерть белая и Люся мне компот наливает. А я смотрю на неё и вдруг замечаю, что это не Люся вовсе, а Владимир Ильич Ленин.

      – Вы, – говорит он, отпивая компот из поварешки, – должны доказать, что дело, начатое нами, – он достал изо рта косточку, – достойно продолжения. Вот вам листовки.

      – Владимир Ильич, – говорю я, – мне очень жаль, но вы умерли.

      – Очень даже может быть, – говорит Владимир Ильич, посмеиваясь. – Но что характерно, – он подмигнул мне правым глазом, – никто этого не заметил.

      – Как же? – говорю я. – А тело?

      – Тело? – говорит Владимир Ильич и задумчиво теребит бородку. – Наши тела, батенька, не что иное, как продукт массовой эволюции. И этот продукт должен встать и выйти на борьбу с политической безграмотностью, с классовой дискриминацией, с…

      – Владимир Ильич, – перебиваю я, – ну а что там, после смерти-то?

      – Пить очень хочется, – жалуется Владимир Ильич, и второй стакан наливает. – Возьму для Надежды Константиновны, иначе скандал будет.

      – Не может быть! – удивляюсь я.

      – С этими бабами, – говорит Владимир Ильич почему-то шепотом, – лучше не связываться. Особенно с польскими революционерками.

      – Товарищ, – говорит чей-то женский голос, – с вас два рубля пятнадцать копеек.

      Открыл я глаза, а предо мной парикмахерша стоит, квитанцией машет. Так на следующий день ко мне председатель профкома Михаил Афанасьевич подошел.

      – Сергей, – говорит, – Иванович, – выступите перед народом. Скажите ему, как дальше жить, что делать.

      А я ни разу не выступал. Да и откуда мне знать, как кому жить и что делать. У меня у самого может, вопросы имеются. Так я ночь не спал, речь придумывал. А когда перед собранием вышел, так совсем растерялся.

      – У каждого из нас есть тело, – говорю. – И оно товарищи, не случайно.

      – Да, – кивает головой Михаил Афанасьевич. – Не случайно.

      – И оно очень даже кстати, – смелее продолжаю я.

      – Верно замечено, товарищи, –