Тайный дворец. Роман о Големе и Джинне. Хелен Уэкер

в страхе перед мужскими побоями. В моей жизни ничего этого нет.

      – Да, вместо этого тебе всего-то нужно всю жизнь скрываться.

      В его голосе прозвучала горечь.

      – Многие из них тоже скрываются, Ахмад.

      – Я говорю не о них!

      Он выкрикнул это так громко, что ночной сторож, дремавший на табуреточке за окном неподалеку, встрепенулся и выглянул на улицу. Раздосадованная, Голем выставила вперед ладонь: потише, пожалуйста.

      – Я говорю о тебе. – Он уже слегка успокоился, но все равно таким рассерженным она его давненько не видела. – Ты и я – мы не такие, как они, Хава. Мы не можем быть у них на побегушках или позволять им… позволять им вытирать о себя ноги, и все это ради того, чтобы никто ничего не заподозрил. Ты слишком легко позволяешь им сбрасывать себя со счетов.

      При словах «на побегушках» она окаменела.

      – Конечно, тебе-то хорошо говорить.

      Его глаза сузились.

      – Что ты имеешь в виду?

      – А то, что у тебя есть свобода, которой у меня нету. Ты можешь позволить себе запереться в мастерской, не обращать внимания на то, что думают все остальные, и не разговаривать с соседями, если тебе не хочется, и все, что они подумают, это «До чего же необщительный малый этот Ахмад аль-Хадид». А как ты думаешь, что будет, если я начну вести себя таким же образом?

      – Они скажут: «До чего же необщительная женщина эта Хава Леви».

      Она фыркнула.

      – Это будет самое безобидное, что они обо мне подумают. С женщинами все совсем по-другому, Ахмад… нет, ты не спорь, ты меня просто выслушай. Если какой-нибудь мужчина мне улыбнется, я должна улыбнуться в ответ, или я буду мегерой. Если какая-нибудь женщина при мне обмолвится, что у нее выдался ужасный день, я обязана задать вопрос, что случилось, или я буду заносчивой и черствой. Тогда уже я стану объектом их гнева, и это будет влиять на меня, заслуживаю я того или нет. Если бы я вела себя так же, как ведешь себя ты, если бы я настраивала против себя добрую половину всех, кого я знаю, как думаешь, сколько прошло бы времени, прежде чем гвалт в моей голове стал бы невыносимым?

      Он нахмурился и отвел взгляд, словно пытаясь представить, каково ему пришлось бы, если бы он слышал невысказанные мнения о себе своих соседей, проходя мимо них по улице. Голем уже в который раз задалась вопросом: заставит ли это его хотя бы на йоту поменять позицию.

      – Я не могу позволить себе злить их, – произнесла она тихо. – И ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой.

      Он шумно выдохнул и яростно потер лицо руками. Потом подошел к ней вплотную и притянул к себе. Она обвила его руками, и несколько долгих минут они стояли молча, сжимая друг друга в объятиях.

      – Ты не видел молоток для чеканки? – спросил Джинн у Арбели на следующее утро.

      Тот с недовольным видом вскинул глаза от верстака.

      – Нет, не видел. И наша лучшая киянка, обтянутая сыромятной кожей, тоже куда-то запропастилась. Наверное, валяются в подсобке, в той бесформенной груде железа, над которой ты работаешь.

      – Я же не виноват, что тут недостаточно места для…

      – Если