Тайный дворец. Роман о Големе и Джинне. Хелен Уэкер

в свое занятие. Когда наконец заходило солнце, они зажигали витую свечу, потом гасили ее в вине, совершая Хавдалу[4], – и он снова скрывался в своей комнате. Он каждый раз ухитрялся открывать и закрывать дверь в тот момент, когда Крейндел стояла к ней спиной, поэтому ей никогда не удавалось даже краешком глаза увидеть саму комнату.

      «Чем ты там занимаешься?» – мог бы спросить любой другой ребенок или даже: «Почему ты со мной больше не разговариваешь?» Но Крейндел не была обычным ребенком, и она знала, что, просто задавая вопросы, тайну разгадать нельзя. Не могла она и подобрать ключ или сломать замок на двери в отцовскую спальню, потому что это было бы предательством. И потом, она хотела не просто увидеть, что ее отец хранит там, за дверью. Она хотела понять это. Потому и лежала сейчас на полу женского балкона с колотящимся сердцем в ожидании.

      Наконец из святилища внизу донеслось понурое шарканье: дюжина мальчиков заняли свои места в переднем ряду. Потом раздался голос ее отца, бодрый и деловитый:

      – Пожалуйста, откройте учебники на четвертом уроке.

      Мальчишки ненавидели уроки иврита, все до единого. Необходимость сидеть на жестких неудобных скамейках, продираясь сквозь зубодробительную ивритскую премудрость, в то время как их друзья гоняли мяч по улицам или ошивались на строительной площадке под недоделанным мостом, они воспринимали как незаслуженное наказание. Для Крейндел же слушать тайком, как ее отец спрягает глаголы и исправляет ошибки – и все это с терпеливостью и спокойствием, каких она в нем даже не подозревала, – было новым, неизведанным доселе удовольствием. Она только успевала записывать. «Частица „ло“, предшествующая глаголу, отрицает его действие. „Ло катсар Я’аков етц“ – „Яков не срубил дерево“. Глагол „шамах“ („слышать“) в первом лице единственного числа приобретает суффикс „ти“. „Вайомер эт-колеча шама’ти баган ва’ира“ – „И он сказал: я услышал твой голос в саду и испугался“».

      Урок продолжался целый час, пока на балконе не стало так темно, что Крейндел вынуждена была писать, почти уткнувшись носом в блокнот. Наконец мальчиков отпустили, и она осталась одна. Голова у нее шла кругом от всех этих правил, частиц и суффиксов.

      Она вернулась на балкон на следующий день и на следующий за следующим тоже, мало-помалу узнавая все больше и больше. Теперь по субботам она слушала шаббатние молитвы с новым вниманием, открывая в них скрытый доселе смысл. По ночам, лежа на своем тюфячке, она вытаскивала из тайника под подушкой заветный блокнотик и повторяла выученное за день, пока ее отец бормотал что-то у себя за запертой дверью – там, в другом мире.

      Вскоре она начала замечать, что эти тайные изыскания сказываются на здоровье ее отца. Под глазами у него залегли темные круги, щеки запали. Ужинали они всегда очень скромно, в основном пирожками-книшами и соленьями, купленными с лотка у уличных торговцев, но теперь он вообще практически ничего не ел. Однажды утром Крейндел обнаружила

4

Хавдала – в талмудическом иудаизме благословение, произносимое во время вечерней молитвы на исходе субботы, а также специальная церемония «отделения» субботы от будней.