Два эссе о христианстве и культуре. Дмитрий Филиппов

избегающие света, немые в обществе, говорливые в своих убежищах». В обществе они молчат, потому что не соответствуют запросам культурного общества – они не умеют говорить на уровне, приемлемом в круге образованных людей.

      Еще, самое убийственное: «…всегда бледные и запуганные… несчастные, вы и здесь не живете и там не воскреснете». За столетия до пари Паскаля античные критики христианства бьют наотмашь: то, как христиане живут на этом свете, нельзя назвать жизнью, а того света не существует.

      Цельс тоже обращает внимание на то, что христиане любят проповедовать рабам. Образованные люди, считает Цельс, просто не станут их слушать. Целевая аудитория христиан – маргиналы, люди культурного дна. Не просто недостаточно успешные люди, как сказали бы сейчас, а индивидуумы плохие с моральной точки зрения. Цельс передает суть христианской проповеди так: «Кто жалкое ничтожество, того ждет Царство Божье».

      Намациан, римский поэт начала V века, недоумевает, как приличные люди могут добровольно становится анахоретами, читай христианами-монахами. В поэме «О моем возвращении» он сравнивает «эту секту» с ядом Цирцеи, превратившей спутников Одиссея в свиней. Только она изменила их тела, а «эта секта» меняет сознание.

      У Юлиана Апостата с «этой сектой» был свой разговор. Но он временами повторяет те же самые упреки, что и писатели времен Цельса и Оригена:

      «Они были довольны, если им удавалось обмануть служанок и рабов… Если найдется среди них хотя бы один из видных людей того времени – я имею в виду царствование Тиберия или Клавдия, – то считайте, что я обо всем налгал».

      Здесь следует напомнить, что для Юлиана христианство – плохая разновидность иудаизма и, когда он дразнит христиан, это отчасти перенос антисемитского презрения к евреям. Христианство – иудаизм, приспособленный к образу жизни второсортных членов общества, «торговцев, мытарей, танцовщиков и сводников». Скандально то, что эллины, нормальные люди, добровольно уходят в эту еврейскую секту. Там они становятся хуже:

      «Соберите всех ваших детей и заставьте их изучать Писание; и если, выросши и став мужчинами, они окажутся чем-нибудь более достойным, чем рабы, то скажите, что я болтун и безумец! Вы до того жалки и неразумны, что считаете божественным учение, от которого никто не становится ни умнее, ни храбрее, ни более стойким».

      Юлиан – это прекрасный пример того, как увлечение определенной культурной формой приводит к смене религии. Эллинская культура увела его от Христа, в то время как соученик Юлиана Григорий Богослов, напротив, ничуть не ослабел в вере. Если Юлиан выбрал вариант «или культура, или Христос», то Григорий Богослов, как и многие богословы IV века, пошел по пути синтеза библейской веры и мирской учености. Обращаясь к Юлиану, он восклицает «Разве ты единственный эллин в мире?» – другими словами, христиане тоже умеют читать умные книги, не надо держать нас за идиотов.

      Юлиан в свою очередь пытался сделать то же