Два эссе о христианстве и культуре. Дмитрий Филиппов

христианства. Консисторские указы – единственное знание о Боге, а икота попадьи – единственное знание о жизни. Ни жизненного опыта, ни интеллектуальной подготовки. Гоголю, омраченному собственным радикализмом, «повезло» встретиться именно с таким священником.

      Результат известен. Уничтожение второго тома «Мертвых душ» и уничтожение собственного физического тела посредством отказа от еды. Гоголь, которого некоторые называют самым церковным русским классиком, становится мучеником от культуры, жертвой антикультурного фундаментализма.

      ***

      Первый вариант решения проблемы «Христос и культура», по Нибуру, звучит именно так: или-или. Или Христос, или культура. Культура, сиречь мирское, – это Велиар и ничего общего с ним у последователя Христа быть не может. «Не любите мира, ни того, что в мире».

      Хороший пример, приведенный Нибуром, – Тертуллиан (второй пример – Лев Толстой, но о нем отдельный разговор). Нибур называет его «строжайшим пуританином»:

      «По его мнению, верующий пребывает в конфликте не с природой, но с культурой, потому что главным образом в культуре находит себе пристанище грех. Тертуллиан очень близок к убеждению, что первородный грех передается обществом, и когда бы не порочные привычки, окружающие ребенка с момента рождения и не неестественное его воспитание, душа его оставалась бы благой».

      Это пелагианство. Как известно, в полемике с пелагианством Церковь вооружилась манихейским пессимизмом Августина. Душа не может остаться благой, начинает учить Церковь после смерти Тертуллиана, потому что человек рождается уже испорченным. Хорошее воспитание ничего всерьез не изменит. «Если мы говорим, что в нас нет греха, мы обманываем самих себя,» – говорит апостол Иоанн, тот, кто советует не любить мир.

      Богословие, таким образом, перенесло центр тяжести на внутреннюю испорченность. Конфликт с культурой теоретически может закончиться переформатированием культуры, в результате чего общество станет лучше. Но для завершения конфликта с человеческой натурой никакие человеческие действия (социальные реформы) уже не помогут. С этого тезиса начинает разворачиваться учение о спасающей благодати.

      Догмат о первородном грехе, виноватом в испорченности человека, не снимает вины с культуры, возникающей в жизни человечества как следствие греха и смерти. Когда-то, в Эдемском саду, не было нужды в этой вторичной реальности культуры, человек существовал в природе. Природа – первичная среда обитания человека, с отрыва от нее начинается все плохое. В таком, вполне руссоистском, духе рассуждает прозорливый левый философ, анархо-примитивист Джон Зерзан и, сам того не ведая, попадает в унисон со своим тезкой Иоанном Златоустом.

      «Почему в раю не было соития? – пишет Златоуст. – Почему прежде проклятия не было болезней чадородия? Потому, что тогда это было