Избранница звёзд. Чарли Хольмберг

И прошептала:

      – Я буду звездной матерью.

      Кан меня за это полюбит.

      Выйдя из комнаты, я почувствовала себя столь уверенно, словно мое тихое заявление, не пробившееся и сквозь стену, тем не менее, достигло небес. Словно сам Бог-Солнце обратил на дом свой взор. Мама с Пашей все еще сидели за кухонным столом перед почти нетронутыми тарелками. Идлиси заявила, что не голодна, и укрылась в спальне. Я тоже не проголодалась, ибо искра, что зародилась во мне, сожгла мой аппетит. Я встала в дверном проеме и принялась ждать, когда меня заметят, и нисколько не удивилась, не дождавшись.

      – Что бы вы подумали, – начала я, – отлучись я на долгий срок?

      Мама подняла на меня взгляд.

      – Сейчас не время для твоих выходок, Церис.

      Слова матери меня не задели. Я будто держала в руках огромный невидимый щит и стала другим человеком, который смотрит театральное представление с моим участием.

      – Это не выходка.

      Они не ответили. Ничего страшного. Когда все закончится, мы запомним лишь нашу любовь друг к другу.

      – Платье подойдет Идлиси, – пробормотала я.

      Мама вновь взглянула на меня, приподняв брови.

      Я посмотрела ей в глаза, затем Паше. И, расправив плечи, сказала:

      – Не тужите, скоро отец вернется домой. Звездной матерью буду я.

      На пол упала не одна тарелка.

* * *

      Я покинула дом прежде, чем кто-то успел возразить. Честно говоря, мне хотелось, чтобы они возразили. Хотелось доказательства того, что я им дорога́, слишком любима и они не готовы так просто меня отпустить: мужчины обсуждали вопрос довольно долго, так пусть обсудят еще чуть-чуть и найдут другую желающую откликнуться на зов Солнца.

      Однако я опасалась молчания или, того хуже, поздравлений, поэтому ушла, позволив себе струсить тогда, чтобы не струсить позже.

      Опустилась ночь, но она походила на ранний вечер: божественный факел продолжал гореть, затмевая даже свет звезд. Я поспешила прочь от него, почти побежала, ибо мало-помалу ко мне возвращался страх и я переживала, что передумаю и буду вечно мучиться из-за проявленной слабости.

      Я отправилась не на заседание совета и не в собор, а к Кану.

      Обошла дом с намерением, как обычно, взобраться на поленницу и постучать в его окно, однако он уже был на улице, в штанах и одной рубахе, рубил дрова с яростью, которая выдавала его собственные душевные муки. С ним был Тодрик, он первым меня заметил и пихнул Кана в лодыжку. Тот взглянул сперва на брата, затем на меня.

      – Церис… – вероятно, мое выражение лица его встревожило, поскольку он бросил топор и пошел мне навстречу. – Что случилось?

      Тодрик молча ретировался в дом.

      Я задыхалась. Не только из-за быстрой ходьбы. Я напрягала все силы, чтобы унять дрожь, ибо, невзирая на ужас, осознавала, что за два дня лишь раз почувствовала покой: когда приняла решение и произнесла его вслух. Если Солнце меня услышал, будет некрасиво отказываться от своих слов.

      – Я лишь хотела увидеть