Цветы нашей жизни. Мария Метлицкая

марлечку, кисели поотжимай! И все это после работы, между прочим!

      Маша поняла, что они дошли до любимой темы: «Я на вас ишачу».

      Так и есть. С этого конька Эвелина так быстро не слезет. И Маша приготовилась к длинному монологу. Володя все это время молчал, теребил в руках чайную ложку, время от времени ронял ее на пол и, краснея от натуги, лез за ней под стол.

      А Эвелина не унималась:

      – Дебилов этих из-за вас терплю, а я, между прочим, заслуженный учитель! Меня и в роно, и в гороно знали, я на Доске почета висела. Да если бы я в эту школу дебильную ради вас не ушла, давно б уже завучем стала! А там, глядишь, и директором! Сидела бы сейчас в кабинете и горя не знала! Почет сплошной и уважение! Подарки опять же! Но нет, пришлось все бросить! Родители-то твои никчемные, им на внучку плевать!

      – Как вам не стыдно, Эвелина Павловна! – Маша почувствовала, что расплачется прямо сейчас. Накануне она заезжала к родителям, и папино лицо стояло у нее перед глазами. Ее папа, весельчак, остроумец, который легко подтягивался на турнике, лучше всех катался на лыжах, бесстрашно съезжал с любой горы, превратился в глубокого старика, неподвижное растение. Он узнавал и ее, и маму, но сказать ничего не мог, бессильно мычал что-то, из мутных глаз непрестанно текли слезы. А мама? Красавица мама превратилась в сухонькую старушку. Ее руки, когда-то белые, холеные, с безупречным маникюром, с крупными серебряными кольцами, стали красными, распаренными от бесконечной стирки. И такая у нее тоска в глазах, такая безысходность…

      К счастью, словно желая помочь матери, поддержать ее, заплакала Настенька. Маша устремилась к дочери, но Эвелина, как водится, опередила, подскочила, схватила Настю, принялась менять подгузник. Делала она все, надо признать, гораздо ловчее родной Настиной матери.

      Володя скоро съехал – отправился к работящей и домовитой Олесе. Маша особо не переживала – все перегорело. Наташа, кажется, убивалась больше дочери: сердце разрывалось от того, что вся жизнь полетела под откос.

      Но самое большое разочарование она испытала, когда поняла, что у Маши нет ни на йоту материнских чувств. Настя ее раздражала, она злилась на девочку из-за того, что та не ест, не спит, капризничает. И как-то так само собой получилось, что Эвелина снова стала приходить сидеть с внучкой, а потом и вовсе забрала Настю к себе – ну не жить же с бывшей невесткой в одной квартире!

      Маша опять была свободна, и свобода эта ее пьянила. Конечно, она регулярно навещала дочь, гуляла с ней – была для нее кем-то вроде «воскресного папы». Тем более что Володя к девочке интереса не проявлял и не появлялся ни в воскресенья, ни в другие дни недели. Он с самого начала не воспринимал дочь как объект своей заботы и продолжал к ней так относиться. Для него она была кем-то вроде младшей сестренки, которую родители зачем-то родили на старости лет. А тут его домовитая Олеся родила мальчика, и Володя о Насте и вовсе забыл,