Дети ночи. Дэн Симмонс

никто не хочет знать, почему мы потеряли сегодня еще одного ребенка?

      Администратор облизнул губы.

      – Доктор Нойман… вы… наверное… очень устали, да? Кейт не сводила с него глаз.

      – Мы потеряли маленькую девочку в девятой палате. – Голос у нее был таким же безжизненным, как и взгляд. – Она умерла от эмболии, потому что кто-то небрежно делал внутривенное вливание… чертовски простое, рутинное вливание… И толстая сестра, от которой несет чесноком, вогнала пузырек воздуха прямо в сердце ребенку.

      – Imi pare foarte rаu, – пробормотал господин По-песку, – nu am ln^eles.

      – Черта с два не понимаете! – бросила Кейт, почувствовав, что ее гнев превращается во что-то острое, хорошо заточенное. – Отлично все понимаете.

      Она повернулась и окинула взглядом дюжину уставившихся на нее медиков.

      – Вы все понимаете. Эти слова очень легко понять… Небрежность, халатность, неряшливость! Это уже третий за месяц ребенок, которого мы теряем исключительно из-за дурацкой некомпетентности.

      Кейт взглянула в лица ближайших к ней педиатров.

      – А вы где были?

      Тот, что повыше, повернулся к своему коллеге и с ухмылкой сказал что-то шепотом по-румынски. Слова «tiganesc» и «corcitura» прозвучали вполне отчетливо.

      Кейт шагнула к нему, с трудом подавляя в себе желание врезать прямо по густым усам.

      – Я знаю, что девочка была цыганской полукровкой, дерьмо ты собачье.

      Она сделала еще один шаг, и румын, хоть и был дюймов на пять выше ее и фунтов на семьдесят тяжелее, вжался в стену.

      – Еще я знаю, что вы продаете выживших детей американским проходимцам, которые рыщут вокруг, – сказала Кейт педиатру, нацелив палец так, будто собиралась проткнуть ему грудь. В следующее мгновение она отвернулась, словно ее оттолкнул исходивший от него запах. – И чем занимаются остальные, я тоже знаю. – Ее исполненный отвращения голос звучал настолько измученно, что она сама еле его узнавала. – Самое малое, что вы могли сделать, – это спасти больше детей…

      Двое стоявших у входа педиатров торопливо выскочили из ординаторской. Другие врачи тоже оставили чай и потихоньку покинули помещение. Попеску подошел ближе и сделал попытку прикоснуться к руке Кейт, но передумал.

      – Вы очень устали, мисс Нойман…

      – Доктор Нойман, – произнесла Кейт, не поднимая глаз. – И если, Попеску, уход в палатах не станет лучше, если еще хоть один ребенок умрет из-за небрежности, ей-богу я пошлю доклад в ЮНИСЕФ, Общество по усыновлению и спасению детей и во все прочие организации, на которых вы греете руки… Такой доклад, что вы от американцев впредь гроша ломаного не получите и ваши ненасытные друзья пошлют вас в то место, которое нынче заменяет в Румынии ГУЛАГ.

      Попеску покраснел, побледнел, опять покраснел, попытался на ощупь поставить, чашку на стол сзади, уронил ее и, прошипев что-то по-румынски, шаткой походкой вышел.

      Кейт Нойман постояла еще немного, по-прежнему упершись взглядом в пол, потом подошла к столу,