Эра счастливой охоты. Всеволод Воробьёв

строчки. Хорошо, что по старой привычке с собой оказался походный блокнот и карандаш, и я начал писать:

      Ну, кто ещё прогноз погоды так жадно ловит всякий раз?

      Ну, кто ещё ждёт непогоды сильнее нас, сильнее нас?

      Кому так нужен снег и холод, и ветер северный в упор!?

      Как корка хлеба в лютый голод, как в море парусу – простор…

      Я знал, что меня иногда посещает вдохновение, но тут как-то уж очень здорово «пошло». Оглядываясь по сторонам, заметил вдалеке на открытом болоте несколько склонённых фигур. Конечно – собирают клюкву, им хорошо, такая погода для них истинная благодать… И карандаш снова скользит по бумаге:

      Пусть кто-то славит провиденье, им ниспославшее тепло,

      За продолженье наслажденья, ветрам и холоду – назло.

      За сладость клюквы переспевшей, за вкус октябрьских грибов,

      За ветер южный, надоевший, ненужный нам из всех ветров.

      А нам – нужна моряна – пусть с холодным дождём, даже со снежком, мы готовы перетерпеть промокшие плечи и замёрзшие руки, только бы увидеть в небе над собой желанные стаи…

      Мы ждём моряны, снегопада, как в новоселье ждут гостей…

      Пусть разразится шторм – так надо! – он стронет с севера гусей.

      Идёт последняя неделя, пора заказывать билет…

      Нам утки, зайцы, куропатки – надоели,

      А на бекасов – мелкой дроби нет.

      И всё-таки мы их дождались! Когда до запланированного Володей приезда за нами осталось два дня, резко изменилась погода. За одну ночь сильно похолодало. Низко нависшие над морем тучи сбрасывали «десант» в виде крупного дождя с порывами северного ветра. И сразу появилась разнообразная птица, безмолвное и пустующее так долго побережье заголосило птичьими криками. Их не могла заглушить на рассвете даже барабанная дробь дождя по брезентовым скатам нашей палатки. И мы рванулись к этим крикам, не дожидаясь полного света.

      На побережье было неуютно. Начинался прилив, накатывая на осушку тёмно-серые мутные волны с белыми барашками. Мы хотели выскочить на неё, думая, что пока не пришла полная вода, займём позицию среди больших валунов, сливаясь с ними по цвету своими защитными куртками. Но этого можно было и не делать. Уже появилось достаточно света, чтобы разглядеть: птица шла плотно, стая за стаей в три эшелона.

      Низко, почти над самыми волнами проносились табунки различной черневой утки. Выше, на высоте самого верного выстрела летели гуси, в основном белощёкая казарка. А под самыми тучами, оглашая побережье истерическими крикам, одиночками и мелкими стайками уходила от надвигающегося шторма гагара, а с ней какие-то плохо различимые на фоне тёмных облаков крупные птицы. Но главное – всё шло широким фронтом не только над водой, но и над побережьем. И только мы это сообразили, как (да простит мне читатель за вольность в применении Пушкинских строк) «Я помню чудное мгновение, передо мной явились…» – гуси. И не только передо