Гулящая. Панас Мирный

в волость.

      – Тебе чего? – спрашивает старшина.

      – За деньгами, – кланяясь, отвечает Приська.

      – Какие тебе деньги?

      Приська сказала.

      – Деньги взял Грыцько. Он сказал, что так и следует. Иди к нему.

      Но как же ей идти к Грыцько после горькой обиды, которую он ей нанес? Нет, она ни за что не пойдет. С какой стати ей идти к нему, если деньги прислали в волость?

      – А может, Грыцько сам придет в волость, а то к нему идти… и дойду ли я? – говорит Приська.

      – Может, и придет. Дожидайся.

      Приська присела на крыльце. В волости суета, беготня: один идет туда, другой выходит, третьего ведут… Прыщенко важно выступает и, сверкая глазами, спрашивает: «Ну что, взял?» За ним Комар, низко наклонившись, глухо бубнит: «Засыпал деньгами, а ты еще спрашиваешь, взять ли? Да еще погоди хвастать… что еще посредник скажет». «Сунься, сунься к посреднику, – кричит Прыщенко. – И посредник тебе напоет!..» И пошли со двора.

      За ними выходит Луценчиха, багрово-красная, и сердито ворчит:

      – Что это за суд? Какой это суд? Три дня продержали, еще три дня сиди! Дома полный разор, а он одно – сиди! Где это видано – неделю держать человека в холодной?…

      – Гляди, как мужа жалеет; сама пришла вызволять… соскучилась! – донеслось из толпы.

      Луценчиха презрительно оглядела толпу, плюнула и удалилась; хохот сопровождал ее.

      «Всюду свое горе, – думала Приська, – а чужим только смех».

      – А вот Грыцько череду за собой ведет! – сказал кто-то.

      Приська глянула. По дороге, размахивая палкой, шел Грыцько, а за ним плелись, понурившись, человек десять крестьян.

      – И это все на отсидку, – заметил другой.

      – Конечно! – добавил третий.

      Кое-кто захохотал.

      Грыцько приблизился к крыльцу. Среди следовавших за ним Приська узнала Очкура, Гарбуза, Сотника, Воливоду. Подойдя к крыльцу, Грыцько поздоровался.

      – Тут старшина?

      – Тута.

      Он вошел в помещение волости и вскоре вернулся оттуда вместе со старшиной.

      – Вы почему не платите подушной? – крикнул тот.

      – Помилуйте, Алексеич! Разве вы не знаете, какая осень была? Заработка никакого!

      – А на пропой есть? – крикнул старшина.

      – Из шинка не вылезают, – тихо сказал Грыцько.

      – В холодную их! – приказал старшина.

      Десятники повели всех в холодную. У Приськи заколотилось сердце. «Ну за что, про что? – стучало у нее в голове. – Разве они виноваты, что не было заработков? Господи, доколе же они будут с бедных людей шкуру драть? И что им поможет, если они будут держать людей в холодной?» Раньше ей никогда не верилось, когда Филипп, бывало, рассказывал, что его хотели посадить в холодную и он еле отпросился. Теперь она все это видела своими глазами. И Луценко сидит за то же. Она слышала, как ему угрожал Грыцько. Видно, Луценчиха жаловалась, да ничего не вышло, только посмеялись над нею. Они и над этими несчастными смеются. Ни жалости, ни сердца нет у них!.. Настоящие собаки,