Гулящая. Панас Мирный

отдаст – не сдохнет! – добавил Грыцько. – У ней хата своя, надел за ней остался… Какого же рожна ей еще надо? И дочка у нее кобыла; да и сама только прибедняется.

      С горьким упреком посмотрела Приська на Грыцько. Не только слова, и слезы застряли у нее в горле. Глаза горят, а сама бледная как смерть, трясется, словно зверь, застигнутый в берлоге.

      – Ты разве знаешь ее?

      – Еще бы не знать. Вместе жили под одной крышей. И мужа ее знал… Лодырь был и пьянчужка, – пренебрежительно сказал Грыцько.

      – Грыцько! Побойся Бога! Он уж на том свете, а тебе еще туда собираться надо… – прерывистым голосом произнесла Приська.

      – И дочку знаю, – не слушая ее, продолжал Грыцько. – Здоровая девка. Таким бы только служить, а она у матери даром хлеб ест.

      – Пропади ты! – не выдержав, крикнула Приська.

      – Бабка, тут ругаться нельзя! – сказал старшина.

      – Видите, видите! – обрадовался Грыцько. – Вот какая она немощная! Прибеднялась – куда там! Тихая и смирная.

      – Ты ж меня без ножа режешь! – сказала Приська.

      – Хватит вам ссориться! Замолчи, Грыцько, – приказал старшина.

      – Ну, как же ты решишь? – спросил он немного погодя Приську.

      Грыцько злорадно усмехнулся. Судья сидел безмолвно.

      – Как хотите, – в отчаянии сказала Приська. – Хоть разорвите меня и собакам бросьте!

      – А ты не разоряйся здесь! – крикнул старшина. – Ее спрашивают, как ей хочется, а она еще брыкается. Ты знаешь, что суд, как захочет, так и постановит.

      – Мне все равно! – огрызнулась Приська. – Что же мне сказать? Вы все против меня… Решите съесть живьем, ну и ешьте! Откуда мне знать, что там, в городе, было? Сговаривался ли Филипп с Загнибидой или нет? Я его не видела, не говорила с ним. Я ничего не знаю.

      – Значит, долга не вернешь?

      – У меня нет денег.

      – Тогда пусть дочка отслужит, – сказал судья.

      – Запишите, – обратился к писарю старшина.

      Писарь начал писать. У Приськи мурашки бежали по телу, скрипевшее перо писаря словно раздирало ей сердце. Приська окинула быстрым взглядом комнату – Грыцька уже не было.

      – Все, – сказал писарь.

      – Так вот тебе решение: за те деньги, что твой муж взял у Загнибиды, пусть твоя дочка отслужит. Слышишь?

      Приська стояла молча, безучастно, словно говорили о чем-то, ее не касающемся.

      – Иди, – сказал старшина.

      Приська не трогалась с места.

      – Чего же ты стоишь? Иди домой! – снова сказал старшина и мигнул сотскому. Тот подошел к Приське и взял ее за руку.

      Словно пьяная, пошатываясь, пошла Приська за сотским. На крыльце у нее закружилась голова, потемнело в глазах, и она, как сноп, повалилась на землю. Она опомнилась уже дома. Над ней стояла Христя и тужила, ломая руки.

      Одарка утешала Христю, смачивая водой запекшиеся губы Приськи.

      Где она? Что с ней творится? Померкшим взором она обвела хату. Это ее хата… вот плачет Христя… что-то говорит Одарка.

      – Где я? – было ее первое слово.

      – Дома, тетечка, дома, – сказала Одарка.

      – Это