Мамалыжный десант. Юрий Валин

ли танк ее сильно испугается.

      Немцы уже шли: танки, за ними пехота, но ту из автомата пока было не достать. Нужно было чем-то заняться, пока сердце окончательно в сапоги не скатилось. Тимофей извлек из чехла лопатку, принялся подравнивать стенку ячейки, вырезал нишу-полочку, выложил из-за пазухи остатки патронов, гранату.

      – Зарываешься, Лавренко?

      По соседству пристроился офицер, внимательно разглядывал приближающихся немцев. Тимофей без особого удивления узнал дивизионного особиста, того, что шпионское дело с брынзой расследовал.

      – Так точно, товарищ капитан, подравниваюсь, – сказал боец Лавренко. – Вам лопатку дать?

      – Ну давай на секунду, раз такой добрый. – Особист ловко срубил кустик бурьяна на бруствере, подровнял скат и честно вернул инструмент. – С рукой-то что?

      Тимофей поправил грязный, торчащий из рукава гимнастерки бинт.

      – Я, товарищ капитан, не самострельный. Грузовик тушили, пожегся слегка. Не думайте чего плохого.

      – С чего ты взял, Партизан, что о тебе плохо думают? – удивился особист. – Ты боец надежный, инициативный, вот именно так я о тебе и думаю. А вот…

      Договорить капитан не успел. Вроде бы без всякого сигнала, но все одновременно начали стрелять.

      Вставшие на прямую наводку зенитки от опушки и переправы жгли немецкие танки. Две фашистские машины, почти подошедшие к спуску, были остановлены бронебойщиками. Немецкая пехота залегла: ее вовремя пригрели минометчики, сохранившие именно для этого страшного и решающего момента энзэ боекомплекта.

      Тимофей короткими очередями пытался достать отползающих немцев, до гранат и пальбы из особистского пистолета дело все же не дошло. Гвардия удержала переправу, а после подхода свежих батальонов 57-й дивизии наши перешли в контратаку.

      Далеко продвинуться не удалось. Зацепились за вторую линию траншей, вернули рокадную дорогу Шерпены – Пугачены. На военном языке это называется «стабилизация обстановки». Но дела, конечно, были хреновы. Шерпены оказались потеряны, плацдарм ужался втрое, большая часть тяжелой артиллерии бесполезно сгрудилась в лесу, немцы бомбили нещадно…

      Столько наших убитых Тимофей еще не видел. На дороге, в траншеях и просто на поле, между воронками – везде лежали мертвые бойцы. Иногда казалось, что лица знакомые. Но уже смеркалось, таяла в сером вечере страшная изрытая земля высокого берега, чернильная тьма залила русло Днестра, и лишь у передовой уходили к звездам трассеры и вспыхивали ракеты. Боец Лавренко брел к себе на проклятый склад КНН, реагировать на разрывы мин уже не оставалось сил.

      Печать была сорвана – побывал в гостях кто-то. Тимофей щелкнул зажигалкой (прощальный подарок старшего лейтенанта Морозова) – фитиль зажегся ярким огоньком. Были видны следы чужого вторжения: упаковки от бинтов, окурки, забытая пилотка. Пилотка – это хорошо.

      Тимофей повалился на катушки, нащупал спрятанную под стеной телогрейку. Под ватником стало теплее, но болело все,