Приваловские миллионы. Дмитрий Мамин-Сибиряк

контроль, в горный департамент, в дворянскую опеку, везде один ответ: «Ничего не знаем… Справьтесь где-нибудь в другом месте».

      – А Масман живет в Петербурге?

      – Да, зимой в Петербурге, а летом в Крыму, в собственном имении.

      – Купленном на ваши деньги?.. Ха-ха… Ты был у него?

      – Несколько раз.

      – «Болен» или «не принимают»? Подлецы…

      Василий Назарыч тяжело завозился на своем диване и закусил губу.

      – А ты знаешь, сколько с процентами составляют эти два долга?

      – Около четырех миллионов…

      – Да. Когда отец твой умер, на заводах не было ни копейки долгу; оставались еще кой-какие крохи в бумагах да прииски. Когда мачеха вышла за Холостова, он в три года промотал все оставшиеся деньги, заложил прииски, сделал миллионный долг и совсем уронил заводы. Я надеялся, что когда заводы будут под казенной опекой, – они если не поправятся, то не будут приносить дефицита, а между тем Масман в один год нахлопал на заводы новый миллионный долг. Когда заводы перешли в опекунское управление, я надеялся понемногу опять поднять дело. Костя вот уж пять лет работает на них, как каторжный, и добился ежегодного дивиденда в триста тысяч рублей. Но куда идут деньги?.. Чтобы выплатить четырехмиллионный долг, необходимо поднимать заводы; затем, из этих же денег приходится выплачивать хоть часть процентов по долгу; наконец, остатки уходят на наследников. Мачеха получила свою четырнадцатую часть, вас трое…

      – Моя часть целиком уходила на хлопоты, Василий Назарыч.

      – Разве я не знаю… Что же, ты видел эту… ну, мачеху свою?

      – Нет, я сам не видал, а слышал много.

      – Она все в Москве?

      – Да. Второй брат страдает тихим помешательством, а младший, Тит, пропал без вести.

      – Да, слышал, слышал… Что-нибудь да не чисто в этом деле, я так думаю.

      – Теперь трудно сказать, Василий Назарыч.

      – Взять теперешних ваших опекунов: Ляховский – тот давно присосался, но поймать его ужасно трудно; Половодов еще только присматривается, нельзя ли сорвать свою долю. Когда я был опекуном, я из кожи лез, чтобы, по крайней мере, привести все в ясность; из-за этого и с Ляховским рассорился, и опеку оставил, а на мое место вдруг назначают Половодова. Если бы я знал… Мне хотелось припугнуть Ляховского, а тут вышла вон какая история. Кто бы этого мог ожидать? Погорячился, все дело испортил.

      – Зачем вы так говорите, Василий Назарыч?

      – А вот поживи с мое, тогда и сам узнаешь, что и чего стоит. Нет, голубчик, трудно жить на белом свете: везде неправда, везде ложь да обман. Ведь ограбили же вас, сирот; отец оставил вам Шатровские заводы в полном ходу; тогда они больше шести миллионов стоили, а теперь, если пойдут за долг с молотка, и четырех не дадут. Одной земли четыреста тысяч десятин под заводами… Ох-хо-хо! Не думал я дожить до того, чтобы Шатровские заводы продали за долги. Ведь половина в этих заводах сделана на гуляевские капиталы Да, Павел-то Михайлыч и дочку-то свою загубил из-за них… Ну, будет, ступай теперь