Анна Каренина. Лев Толстой

находить его умным, я все искала и находила, что я сама глупа, не видя его ума; а как только я сказала: он глуп, но шепотом, – все так ясно стало, не правда ли?

      – Как вы злы нынче!

      – Нисколько. У меня нет другого выхода. Кто-нибудь из нас двух глуп. Ну, а вы знаете, про себя нельзя этого никогда сказать.

      – Никто не доволен своим состоянием, и всякий доволен своим умом[83], – сказал дипломат французский стих.

      – Вот-вот именно, – поспешно обратилась к нему княгиня Мягкая. – Но дело в том, что Анну я вам не отдам. Она такая славная, милая. Что же ей делать, если все влюблены в нее и, как тени, ходят за ней?

      – Да я и не думаю осуждать, – оправдывалась приятельница Анны.

      – Если за нами никто не ходит, как тень, то это не доказывает, что мы имеем право осуждать.

      И, отделав, как следовало, приятельницу Анны, княгиня Мягкая встала и вместе с женой посланника присоединилась к столу, где шел общий разговор о прусском короле.

      – О чем вы там злословили? – спросила Бетси.

      – О Карениных. Княгиня делала характеристику Алексея Александровича, – отвечала жена посланника, с улыбкой садясь к столу.

      – Жалко, что мы не слыхали, – сказала хозяйка, взглядывая на входную дверь. – А, вот и вы наконец! – обратилась она с улыбкой к входившему Вронскому.

      Вронский был не только знаком со всеми, но видал каждый день всех, кого он тут встретил, и потому он вошел с теми спокойными приемами, с какими входят в комнату к людям, от которых только что вышли.

      – Откуда я? – отвечал он на вопрос жены посланника. – Что же делать, надо признаться. Из Буфф. Кажется, в сотый раз, и все с новым удовольствием. Прелесть! Я знаю, что это стыдно; но в опере я сплю, а в Буффах досиживаю до последнего конца[84], и весело. Нынче…

      Он назвал французскую актрису и хотел что-то рассказать про нее; но жена посланника с шутливым ужасом перебила его:

      – Пожалуйста, не рассказывайте про этот ужас.

      – Ну, не буду, тем более что все знают эти ужасы.

      – И все бы поехали туда, если б это было так же принято, как опера, – подхватила княгиня Мягкая.

      VII

      У входной двери послышались шаги, и княгиня Бетси, зная, что это Каренина, взглянула на Вронского. Он смотрел на дверь, и лицо его имело странное новое выражение. Он радостно, пристально и вместе робко смотрел на входившую и медленно приподнимался. В гостиную входила Анна. Как всегда, держась чрезвычайно прямо, своим быстрым, твердым и легким шагом, отличавшим ее от походки других светских женщин, и не изменяя направления взгляда, она сделала те несколько шагов, которые отделяли ее от хозяйки, пожала ей руку, улыбнулась и с этою улыбкой оглянулась на Вронского. Вронский низко поклонился и подвинул ей стул.

      Она отвечала только наклонением головы, покраснела и нахмурилась. Но тотчас же, быстро кивая знакомым и пожимая протягиваемые руки, она обратилась к хозяйке:

      – Я была у графини Лидии и хотела раньше приехать, но засиделась. У ней был сэр Джон. Очень

83

Никто не доволен своим состоянием, и всякий доволен своим умом… – неточная цитата из «Максим» французского философа и моралиста Франсуа де Ларошфуко (1613–1680). У Ларошфуко: «Все недовольны своей памятью, но никто не жалуется на свой разум» (Л., 1971, с. 157).

84

…в Буффах досиживаю до последнего конца… – В 1855–1877 гг. Опера-буфф в Париже была антрепризой Жака Оффенбаха (1819–1880). В 1870 г. в Петербурге открылся Французский театр – Опера-буфф. «Мы выбились из сил, чтобы сделать из Петербурга „уголок Парижа“, – замечает фельетонист газеты „Голос“ (1873, № 6).