Рыцарь нашего времени. Елена Михалкова

не благотворительная организация, которая разыскивает людей, – не раз повторял Илюшин. – Я делаю свою работу и получаю за это деньги. Не вижу ни одной причины делать ее бесплатно, даже из большой симпатии к клиенту».

      Раздражение Илюшина было связано не только с тем, что странное дело, так толком и не начавшееся, оборвалось с убийством Силотского. Его раздражало свое отношение к его смерти. Макар много лет приучал себя не привязываться к людям, не проникаться к ним внезапной симпатией, оставаться отстраненным от них по мере возможности. Вкладывать в дело интеллект – но только не душу. Интуицию – но не сердце. И долгое время у него это успешно получалось. Илюшин огородил себя со всех сторон не просто забором – пуленепробиваемой стеклянной стеной, сквозь которую он хорошо видел людей, но никто толком не мог разглядеть его самого. «Люди умирают, и смерть их причиняет такую невероятную боль, что нужно как-то защититься от нее», – вывел для себя когда-то двенадцатилетний Макар Илюшин. Шесть лет спустя – когда он уже решил, что боль осталась в прошлом – девушка, вытащившая его за шкирку из котла страхов, несбывшихся надежд и ночных кошмаров, погибла. А вместе с ней оборвалась и способность Макара привязываться к людям – точнее, он оборвал ее сам, навсегда решив для себя, что жизнь достаточно наигралась с ним.

      Начиная работать с Бабкиным, которого он поначалу определил как отличного исполнителя, Макар опасался «покушений на дружбу» со стороны Сергея. Дружба была ему не нужна, и он испытал облегчение, обнаружив, что Бабкин не собирается переходить обозначенную Макаром границу рабочих отношений. Он не рассчитал одного: они общались так тесно, что постепенно Илюшин подпадал под обаяние Сергея и проникался все большей симпатией к напарнику, тщательно скрывая ее под маской иронии. Он прекрасно знал, что умнее Бабкина, но иногда, наблюдая за ним, начинал думать, что доброта и отзывчивость в сочетании с душевной силой приносят их обладателю больше, чем интеллект. Макар чувствовал, что стеклянная стена, построенная им, постепенно истончается, как ледяная корка под слабым зимним солнцем, и отчаянно сопротивлялся этому.

      Одной из сохранившихся в неприкосновенности заповедей было «не заботься о клиентах». Нет, о них, безусловно, следовало заботиться в профессиональном плане, но к ним нельзя было проникаться симпатией, чем порой грешил Сергей. Во всяком случае, симпатией настолько сильной, чтобы она могла влиять на ход расследования.

      Но рыжий бородатый Силотский был симпатичен Макару, и от этого он злился на себя. Ему следовало перестать думать о смерти этого человека в том эмоциональном ключе, в котором он думал сейчас, но Илюшин не мог. Силотский был полон жизни – жизнь распирала его, электризовала, заставляла носиться на мотоцикле и громко хохотать, тряся бородой, заставляла верить в другие миры, как будто единственного ему было мало. Этому человеку было отпущено столько жизнелюбия, что его смерть казалась несуразностью.

      – Должен был дожить лет до восьмидесяти, – пробормотал