Солнце на моих ногах. Дельфина Бертолон

девушке и все ей рассказала. Парень умоляет, хнычет, клянется в любви и просит прощения, перемежает просьбы клятвами. Потом получает пощечину, а девушка вскакивает.

      Маленькая видит сквозь стекло, как она заливается слезами на улице и пинает колесо машины. А парень снова включает свой мобильник и звонит ее сослуживице: «Готово, мой ангел, я от нее избавился».

      Сидя по-турецки перед зеркалом, она ест; каждый ее глоток сопровождает стук дождя по крыше. Когда она видит собственное отражение, ей кажется, будто это ужин на двоих – и к тому же сегодня она находит себя красивой, несмотря на лиловый синяк, который тянется через бедро, словно по нему проползла пиявка. Большую часть времени она считает, что похожа на самку богомола… Хотя не очень-то представляет себе, какого самца могла бы съесть; она никогда ни к одному даже не приближалась.

      В двенадцать лет она вдруг начала расти так, словно не могла остановиться, словно проглотила пирожок «съешь-меня» из Страны чудес. За несколько месяцев обогнала сестру на две головы. Позвоночник стал искривляться, так что ее туловище упаковали в гипсовый корсет.

      Ее прозвали Робокотом.

      «Робокот» Большой – это, конечно же, насмешка. В ней и впрямь есть что-то кошачье: исхудавшее лицо и блестящие зеленые глаза.

      – Алло?

      Большая – опять. У нее свободный вечер, и она, должно быть, сильно скучает.

      – Ты уверена насчет фильма? Никто не хочет со мной идти. Что за дерьмо, всем этим кретинам нравятся только комедии.

      – Спасибо, нет. Я уверена.

      – Малышка, тебе надо посмотреть, что творится в мире. Ты и в самом деле слишком наивна, а это плохо для ума. В следующий раз пойдешь со мной. По-хорошему или силком.

      Она пытается ощупать свою грудь, но вдруг стесняется и надевает футболку. Ее груди такие крошечные – будто два паучьих укуса. Она все еще задается вопросом, не из-за гипса ли это.

      Обложившись подушками, она ждет прихода воспоминаний; но тщетно. Только голос сестры звучит в ее ушах, как сломанная сирена:

      – Кончай свое кино, вынь пальцы из задницы и нацепи улыбку!

      Она глотает три таблетки снотворного.

      Когда она просыпается, заря проникает через зазор между штор и, вычертив прямую линию, заставляет плясать пылинки в лучах, делая их такими четкими, что они сами кажутся какой-то завесой. Она терпеть не может пыль, но из постели это выглядит очень красиво. Она не успевает подумать о непоследовательности собственных мыслей: ее волосы совершенно спутанны, должно быть, она много металась во сне. Она резко садится, потому что вспоминает свой кошмар – отвратительную тварь, сплошь из когтей и желтоватого чешуйчатого рогового панциря, покрывающего все тело.

      Она морщится. Встает. Заправляет постель.

      Завязывает пластиковый мешок.

      Поперек холла перед мусорными бачками лежит какой-то молодой человек. Она не знает, что делать. Надо бы перешагнуть через него, но ей не хватает духа, и она продолжает стоять как дура