Царь Скиф. Егор Уланов

л Скиф многоумный.

      И ходил он большими шагами

      Взад и вперед по палатам.

      И смотрел он резные хаты

      С высокой своей красной башни.

      Да толпу горожан без счета

      Сверху взглядом обмеривал.

      И богатства их торга да пло́да

      Записывал на своей постели.

      Времена то были Дождьбоговы

      Урожая бог не дал утраты,

      От того и перлы, и рожь, и меха

      Украшали царевы палаты.

      Но не радость идет на мысль ему.

      Не Дождьбога славит сердце царское.

      «Благоденствие это увидят враги мои!

      Да ничем чернодушие не погнушаются».

      Думал так, и печати сургучные

      С писем королей – владык чужеземных,

      Словно демоны красным глазом глядели

      Да смея́лися, как на ярмарке.

      Как бояре ходили Высьгородские

      Во красну башню с докладами;

      И имели они нечистоплотное:

      Благо прятали, – худом хвастались.

      «Молодежь-то у нас бестолковая!

      Им пиры да мёд…» – говорил один.

      «Старики ведь у нас все лентяюшки.

      Им бы печь да сон…» – говорит другой.

      «Люд простой у нас, ой прехитренький…

      Токмо мы за тебя, царь батюшка».

      «Вы построже там!» – отвечал им Скиф

      И повальную виру усиливал;

      Десятину менял уж на пятую

      Да поболе на площадь дружинников,

      Да шелков их женам и дитяткам.

      Уж стоял Высьгород двадцать девять лет

      Без пожара и худа божьего.

      Здесь текли ручьи золотых монет,

      Хоть простому люду было сложно там.

      Хоть ломился стол хлебом да вином

      Тяжко жил холоп под своим ярмом.

      «Да и лучше-ль где? Энто есть везде!»

      – Так обиду свою народ замаливал,

      Заговаривал да замалчивал,

      Запиваючи, заедаючи,

      Средь камней Высьгорода – обитаючи:

      На чужом пиру, на своей земле.

      И не мог не знать многоумный Скиф

      Что на темени народном покоятся

      Превеликий гнев да смиренный ум,

      Да на тонкой меж ними иголочке.

      На иголочке хрупко-востренькой

      Так и вся власть держится.

      А сломать иглу – так не быть добру:

      Гнев и смирение вперемешку пойдут.

      И где было тишь, там грома взойдут,

      А где буря нужна – лишь ветра́ пожнут.

      Знал всё это Скиф, убоялся он,

      Что с других земель да прельстят людей,

      Что убьют его и обрушат трон,

      Обещаньями лучших черни дней.

      Азиатчина в кулаке звенит!

      Как спастись от сего?

      – Обещаньями.

      Больше обещать, чем враги мои,

      Собирать пиры белоцарские!…

      А на весь народ не найти зерна,

      Перлов и мехов недостаточно.

      «Значит, – вздумал он, – нам нужна война,

      Чтобы земли раздать да отпраздновать;

      Чтобы черни дать повод гордости».

      И сидел так Скиф в красной башенке,

      Да особливо всё обдумывал,

      С вероломством глаз прямо вниз глядел,

      Приговаривал: «Скоро будет у мя, два Высьгорода!».

      II

      Собралася тьма. Как в лугах стога

      Копья да мечи меж домов торчат.

      Ездят всадники да начальники,

      Во главе их Скиф улыбается.

      Времена тогда были темные:

      Конунги, князья да начальники

      Сами на войну ездили.

      Восставали цари – пре́д госпо́дами,

      Пред наро́дами – судьями земли,

      Так и Скиф восстал – в кожаной броне,

      На гнедом коне, при востром мече.

      Ехал он по улицам Высьгорода.

      Ехал да лицом кланялся.

      У резных домов уж стоял народ:

      Мамок да детей полон огород,

      Лавок да купцов, хлеба да мешков,

      Ожерелий, шуб, соли да шелков.

      Белые крыльцом, чистые лицом

      Даже и холоп был здесь удальцом.

      Девы веселы, мужички бодры,

      Нищие сыты – хоть и нищие.

      Накормили всех, успокоили

      Да и вывели под белы рученьки.

      И