Самая страшная книга. Холодные песни. Дмитрий Костюкевич

Гулкий стук разносится по восьмиметровой толще льда. Ивин знает, что его слышат наверху.

      Он роняет восьмой репер, и тот уходит на дно Ледовитого океана. Ивин смотрит вслед – на темную черточку, на точку, вглядывается в глубокую слежавшуюся тьму. Что упало, то пропало.

      – Работаешь десять минут, – сообщает Коган.

      Как быстро летит время в величественном подледном мире! Этот гармоничный мир, его перевернутые валы и гряды, языки и «бараньи лбы» снились Ивину по ночам. Иногда, открывая глаза, он лежал в темноте и сомневался, что все это существует где-то еще,

      помимо его воображения. Каждый раз – под водой – не покидало ощущение, что ты на другой планете.

      – Подтяни фал, – просит Ивин.

      Здесь, подо льдом, он чувствует себя спокойнее, чем наверху, на связи, страхуя товарища, с обледеневшим фалом в руках. За того, кто погрузился, переживаешь сильнее, чем за себя. Напряжение выматывает. Мало ли что. Не в Черном море ведь ныряют. Если на глубине откажет аппарат – на остатках воздуха надо не просто выйти, а найти, куда всплыть.

      На прошлой станции, год назад, Ивин услышал страшное: «Нет подачи воздуха». В наушниках хрипел голос ушедшего под лед товарища. Ивин налег на лебедку, тянул, как мешок. Молил, чтобы товарищ не запаниковал, не начал дергаться. Паника – это кислородное голодание и потеря сознания. Это смерть. Обошлось: вытянул живого.

      – Как самочувствие? – спрашивает Коган.

      – Отлично.

      Ивин медленно шевелит ластами. Продолжает обход плантации реперов.

      Иногда отталкивается от купола и висит, как замоченный, под ледяными «облаками». Океан красит лед в бирюзовый и голубоватый оттенки.

      Здесь как в космосе.

      «Чудеса божьи изумления достойны», – так, кажется, сказал Александр Македонский после того, как его подняли в стеклянном колоколе, подводном аппарате, из Средиземного моря.

      Вчера на станцию прилетели кинооператор с помощником из «Центрнаучфильма», собираются снимать кино о гидрологах, готовятся к первому погружению. Привезли с собой две камеры, тридцатипятимиллиметровую и шестнадцатимиллиметровую в специальном боксе Массарского, такой снимали «Человека-амфибию». Красивый получится фильм, уверен Ивин.

      – Серега, хорошо слышишь? – спрашивает страхующий Коган.

      – Хорошо. Ты трави сигналку. Не жадничай.

      – А ты не спеши.

      – Понял тебя. Не спешу.

      Он плывет к следующему штырю. Здесь подошва айсберга едва холмистая, выступы – сантиметров двадцать.

      – Проверь фоторегистратор, – просит Коган. – Держат мои прокладки?

      – Понял. Сделаю.

      – Где ты сейчас?

      – У тринадцатого датчика.

      Ивин осматривает регистратор.

      – Прокладки держат. Только немного заедает спуск… В остальном норма. Двигаю дальше.

      – Работаешь полчаса.

      – Так вот чего я проголодался.

      – Скоро закругляться, Серега.

      – Понял.

      Ивин слышит далекий гул, будто ветер задувает