Кормилица по контракту. Татьяна Бочарова

сносит. Того и гляди закричишь в голос от восторга. Они с Тенгизом теперь и дышали вместе, шумно, судорожно, часто: его вдох – и ее, ее выдох – и его – будто бы стали одним существом, слились воедино…

      Потом они так же одновременно стиснули друг друга до сладкой боли, проглотили последний, самый страстный стон и затихли в блаженном изнеможении…

      – Вот теперь ты по-настоящему взрослая, Валя-Валентина, – тихо поговорил Тенгиз, поглаживая ее по плечу.

      Лица его она в темноте не видела, но слышала по голосу, что он улыбается.

      – Ты меня любишь, Тенгизик?

      – Люблю. Очень сильно люблю.

      – Сильнее, чем всех других? – Валя уютно устроила голову у него на груди. Черные, курчавые волосы Тенгиза приятно щекотали ей щеку.

      – Кто тебе сказал о других? – с лукавством произнес он.

      – Да уж сказали. – Валя шутливо толкнула его кулачком в бок. – Запомни, я не такая, как они. Не вздумай меня разлюбить! Понял?

      – А то что? Зарежешь от ревности? – засмеялся Тенгиз.

      – Не зарежу, – дрогнувшим голосом проговорила Валя, – а только… только… никогда не прощу. Так вот и знай – никогда! – Она даже голову подняла, села на постели.

      – Какая горячая! – Тенгиз ласково привлек ее к себе, силой заставил лечь обратно. – Зачем это я вдруг тебя разлюблю? Мне с тобой хорошо. Завтра ведь у тебя выходной, верно? Ну вот, мы можем весь день быть вместе. Я институт пропущу.

      – А можно? – с опаской спросила Валя, снова зарываясь лицом в густую темную поросль на его груди.

      – Нельзя. – Тенгиз хитро улыбнулся. – Но если очень хочется… – Он легонько пощекотал ее за подбородок и горделиво произнес: – Отец такие бабки за меня платит, что переживут.

      Валю неприятно резанули его слова. Надо же – отец платит! Папенькин сынок нашелся, еще и хвастает этим. Молчал бы, стыда ради, а он болтает, будто другим и гордиться нечем. Однако она ничего не сказала, продолжая лежать рядом с Тенгизом, приникнув к нему всем телом.

      Он по-своему истолковал паузу в их разговоре: затормошил Валю, снова стал целовать. Миг – и в ней зажглась ответная страсть.

      «Да будь его отец хоть китайский император, – подумала она остатками гаснущего, задурманенного сознания, – какая мне разница. Люблю его, и точка».

      9

      – Так я и знала. – Евгения Гавриловна уперла руки в боки и стояла перед Валей, всей своей позой выражая высшую степень неодобрения. – Так и знала. Двух месяцев не прошло, а она уже шляться начала. Где была, я спрашиваю? Почему ночевать не явилась?

      – Сто раз уже вам сказала, к подруге ходила, – как заведенная бубнила Валя, сидя на диване и изо всех сил стараясь не клевать носом. Глаза у нее слипались, все тело ломило, будто она пробежала лыжную дистанцию. Хотелось одного – немедленно принять горизонтальное положение и уснуть. Спать до завтрашнего утра, до самого ухода на работу.

      Но где там! Тетка, едва она переступила порог, накинулась, точно цербер: где, что да с кем. Не отвязаться от нее, не отцепиться ни за какие коврижки.