Владимир Маяковский: тринадцатый апостол. Трагедия-буфф в шести действиях. Дмитрий Быков

о ком»… Если же читатель, просмеявшись, задумается, с какой стати баба с тяжелым бидоном шла железнодорожным путем, и откуда тут же взялся мужик с бараниной, и как она в сладостных мечтах (спиралевидно изображенных тут же) умудрилась не услышать несущегося сзади курьерского, – он снова расхохочется, хотя и с легкой досадой. Обманули дурака на четыре кулака: смысла во всей затее – ноль. Но Маяковский честно предупреждал в предисловии к сборнику «Маяковский улыбается…», что это – стих-скелет, призванный обрастать мясом смысла. Иными словами, в роли костяка выступают приемы, на которые и навешивается все остальное. Это проговорка характерная: у него почти везде вместо костяка смыслов – жесткая структура приема. А уж внушать с помощью этого приема можно что угодно: можно по этим законам построить любовную лирику, а можно – гражданскую. Композиция и даже лексика будут те же самые. Что и подтверждается откровенным автором: «Я ж с высот поэзии бросаюсь в коммунизм, потому что нет мне без него любви!» – общественное неотделимо от личного не только на содержательном, но и на формальном уровне.

      Возьмем «Лиличку» – манифест трагической любви, как воспринимают его поколения читателей: можно ли тут верить хоть одному слову?

                                  Если быка трудом уморят —

                                  он уйдет,

                                  разляжется в холодных водах.

                                  Кроме любви твоей,

                                  мне

                                  нету моря,

                                  а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.

                                  Захочет покоя уставший слон —

                                  царственный ляжет в опожаренном песке.

                                  Кроме любви твоей,

                                  мне

                                  нету солнца,

                                  а я и не знаю, где ты и с кем.

                                  Если б так поэта измучила,

                                  он

                                  любимую на деньги б и славу выменял,

                                  а мне

                                  ни один не радостен звон,

                                  кроме звона твоего любимого имени.

                                  И в пролет не брошусь,

                                  и не выпью яда,

                                  и курок не смогу над виском нажать.

                                  Надо мною,

                                  кроме твоего взгляда,

                                  не властно лезвие ни одного ножа.

                                  Завтра забудешь,

                                  что тебя короновал,

                                  что душу цветущую любовью выжег,

                                  и су́етных