Как целует хулиган. Стася Андриевская

в ящик на стене. – Мужик, говорю, он как фура: главное в нём не красивая кабина, а надёжная ходовая. Ну и что, что рожей вышел? Ну и что, что данные? Талант, эта, как её… харизма… Тьфу! Да если бы я, как он, яйцами на публику тряс, вместо того чтобы делом заниматься, не было бы у них сейчас ни дома этого, ни машины, ни нового телевизора. Ничего бы не было! И всё, что у них есть – это исключительно благодаря моему трудовому геморрою. Так и запиши!

      – Так вы же говорите, сам купил?

      – Сам… Вот, держи, – протянул Даниле массивную связку ключей. – Больше назанимал, если честно. Но отдаёт-то, угадай, кто? – Выдержал паузу. – Вот то-то! Сам он, ага…

      Данила перебирал ключи, и, стоило пальцам коснуться потемневшего железа, мгновенно вспоминал какой от чего. Сердце тоскливо сжалось.

      – Дядь Серёг, как же так случилось-то? Ну, с батей? В голове не укладывается.

      – Так бывает, – нахмурился тот, – это жизнь. К тому же, бухал он в последнее время.

      – Странно. За ним, вроде, особо не водилось.

      – Дурное дело не хитрое. Может, с бабой не склеилось, может, просто вожжа под хвост попала. Не знаю. Ты о себе лучше думай, как будешь теперь. У тебя категория-то какая? А то, давай, может, попробую тебя в напарники к рейсовым дальнобоям пропихнуть?

      – Я чёт вообще ничего не понимаю… Как не знаете, вы же друганами были? Брата́ми друг друга называли, полжизни в рейсы вместе ходили?

      – Да не работали мы с ним уже года полтора как! – раздражённо вспылил вдруг дядя Серёга. – И я в другую контору подался, и он… Э! Чего там говорить! – Махнул рукой. – Не осталось у нас с ним ничего общего. Разошлись дорожки. Так тоже бывает.

      Данила ошарашенно молчал. Для него дружба отца и дяди Серёги была эталоном, с самого рождения на неё смотрел, по её образцу и с Киреем братались. И главное, отец в письмах ни слова, ни полслова о размолвке!

      – И ты это, Дань… не дай бог, узнаю, что за старое взялся, так помяни моё слово, – дядя Серёга поднял к его носу кулак, – прибью.

      – Да не, я и собирался. Не дурак. А вы это… баблишком не выручите на недельку? Я отдам, чес слово!

      – Ларёк грабанёшь, как в старые, добрые?

      – Да не, ну правда, завязал я, дядь Серёг! Заработаю, не вопрос, мне просто на первяк перекантоваться… – Запнулся об его изучающий взгляд. – Нет, ну если нет, то и нет… Я тогда у пацанов подогреюсь.

      – Я тебе подогреюсь! Дам, и не в долг, а так. Считай, дембельские! Заслужил! Кирюха, вон, за будь здоров каждый день с «пап, дай денег» начинает, и ничего, не заела совесть! – Вздохнул. – К матери-то поедешь?

      – А чего мне там делать, на её очередного хахаля смотреть?

      – Ты теперь мужик, Дань, – отведя взгляд, потеребил дядька сигарету. – Так что обидки свои пацанячьи давай-ка в сторону, и… Надо, понял? Мать она и есть мать!

      Двор встретил Данилу всё той же сонливой тенью высоких тополей и скрипом старых качелей во дворе. Как будто и не уходил никуда на два года! Но когда открывал квартиру, в подъезд выглянула соседка баба Маша. Всплеснула руками:

      – Батюшки, Данила, ты что ли? Дед! – позвала мужа. –