Учитель народа. Савонарола. Адольф Глазер

больше убедился, как сильна и непоколебима любовь Джироламо, который не только равнодушно отнесся к его намекам, но после их разговора, по-видимому, еще больше укрепился в своем намерении сделать признание Ореоле.

      – Мне кажется, – сказал Оньибене, – что ты придаешь слишком большое значение её ласковому обращению с тобою. Насколько мне известно, она смеется и шутит со всяким молодым человеком, который до известной степени нравится ей, хотя её сердце не принимает в этом ни малейшего участия.

      – Если бы ты не был моим братом, – возразил Джироламо, – то я принял бы за личное оскорбление твое легкомысленное суждение об Ореоле; но теперь оно только огорчает меня. Неужели ты думаешь, что я не способен внушить привязанность молодой девушке и даже не могу отличить настоящего чувства от пустого кокетства.

      Оньибене не знал что ответить на это:

      – Быть может, я ошибаюсь, – сказал он после минутного молчания, – но, насколько я мог заметить, между Ореолой и Ипполитом Бентиволио существует какое-то соглашение… Очень жаль, что мне приходится нарушить твое веселое настроение духа! Во всяком случае переговори сам с Ореолой и постарайся выяснить свои отношения к ней… Если мои опасения окажутся напрасными, то поверь, что я буду искренно радоваться этому!

      Джироламо в первый раз в жизни рассердился на своего брата; но у него не было ни малейшего опасения относительно того, что, быть может, в его словах есть известная доля правды.

      В этот день он с лихорадочным нетерпением искал случая переговорить с Ореолой, и поэтому выбрал как раз самую неудобную минуту для объяснения. Он знал, что молодая девушка будет у обедни в соборе; большей частью она приходила вместе с матерью, и тогда Джироламо мог только издали любоваться ею. Но сегодня, – что было принято им за особенно счастливую случайность, – она пришла одна и заняла место на скамье около колонны, к которой он мог прислониться. В соборе было мало публики, так что Джироламо осмелился при выходе из церкви шепнуть ей несколько слов, хотя при этом голос его сильно дрожал от волнения.

      Подавая ей святую воду из кропильницы, он выразил сожаление что так долго не виделся с нею и в первый раз заговорил о своей любви. Он сказал, что её образ преследует его днем и ночью, во сне и наяву, и что он не может найти себе покоя до тех пор, пока не услышит от неё самой, насколько она расположена к нему.

      Ореола торжествовала в душе; её тщеславие было вполне удовлетворено одержанной победой. Она не чувствовала никакого сожаления к несчастной жертве и поспешила воспользоваться преимуществами своего положения:

      – Вы неудачно выбрали место и время для такого объяснения, синьор Джироламо, – сказала она; – поэтому прошу вас скорее закончить этот допрос. Я пришла сюда для молитвы и считаю не приличным продолжать начатый вами разговор.

      Слова эти поразили Джироламо как удар грома.

      – Если бы вы имели хотя бы малейшее понятие о том чувстве, которое