Опасные земли. Клим Жуков

тобой заеду, заберем бумажки и к наркуше – охмурять. Ты когда, вообще, машину купишь?

      – Когда уеду в деревню. Не вижу смысла жить в пробках за свои деньги.

      – Все с тобой ясно, Кира, – Петухов еще посопел, страдая от собственной сговорчивости. – Спать давай.

      И положил трубку.

      А Ровный расправился с остывшим кофе, в котором коньяк ощущался куда сильнее базового напитка, и ушел в единственную комнату квартиры. Она же кабинет, она же спальня. На единственном столе мультифункционального помещения его дожидались путевые записи, а может, и мемуары.

      Вот на их счет было больше непонятностей, нежели понятностей.

      Кто автор?

      Явно дворянин, или клирик, или буржуа из верхнего слоя – ожидать мемуаров от кого-то иного, да еще в пятнадцатом веке, когда жанр только рождался в муках, было глупо.

      Тем не менее если и мемуары, то очень странные. Весь классический канон псу под хвост! Ни тебе жизнеописания в молодые годы, хотя бы кратко, ни тебе повествования от первого лица, даже элементарно представиться не изволил! Изложение настолько нетипичное, что описанные события, пожалуй, можно реконструировать и пересказать своими словами, но соотнести с любым из известных исторических памятников выйдет вряд ли.

      И ведь, пожалуй, не дневник.

      Дневник подчиняется датам – это закон. Мол, сегодня, такого числа, постановил подняться в шесть утра, скакать на коне до завтрака, после написать письмо матушке, отобедав, нести вечное и доброе, а под вечер дать денщику Степану пятиалтынный. Проснулся к обеду, до вечера нес какую-то чушь, а денщику Степану дал в морду. Или как там у классика?

      Хотя именно такой разудалый стиль больше всего подходит к запискам. При этом дяденька в курсе политики, в курсе придворной жизни, да еще в таких подробностях, что сомнения в сторону – все видел. Или не все, но достаточно много.

      Интересная выходит история!

      Кирилл уставился в пламенеющий «Гуглом» монитор компьютера, поерзал в кресле, констатировав, что трусы пропитались потом до состояния липкой ленты – такие стояли в Питере погоды.

      – Глобальное потепление в действии – не соврали, сволочи… – пробормотал он, разумея Гринпис.

      Пришлось вставать, брести в душ и переодеваться.

      Пока нежился под струями, пока прыгал на ножке, силясь прицелиться в штанину шорт, Ровный мусолил с разных сторон мысль, что депеши де Лалена и условные мемуары, несомненно, связаны.

      Повествование не имело начала – отсутствовали первые страницы. Но смысл и география говорили, что неизвестный героический дед, вывезший бумаги из Третьего рейха, вывез их не просто так, а как единый комплекс, представляющий ценность именно своим единством. Разбирался, ой разбирался старик в теме!

      Как минимум знал старофранцузский. Много в стране победителей было таких знающих? Можно не гадать – единицы.

      – Едет, значит, наш Филипп к Монлери, а с ним едет… неопознанный субъект, – сказал Ровный, так как отличался привычкой думать вслух, конечно, без свидетелей. – И если Филипп выжил, то… так-с, что за город означен