Хозяин драконьей гряды. Алина Углицкая

меня вздрогнуть.

      Вслед за холодом пришел страх. Борясь с желанием зажмуриться и юркнуть в постель, я обернулась к дверям. И удивленно застыла.

      Кто-то открыл их. Совсем немного, всего на ширину ладони. Этот жест невозможно понять превратно. Меня приглашали.

      В щель заглядывал слабый свет. Он манил, очаровывал.

      Завороженная, я шагнула к нему, почти не чувствуя боли, забыв про слабость и дискомфорт. Ноги сами несли меня.

      Коридор. Люстры потушены, только на стенах слабо теплятся бра.

      Охрана. Я насчитала пять мужских фигур. Дарги не двигались. Двое застыли возле двери, еще двое у противоположной стены. Пятый стоял в стороне с удивленным лицом. Но никто не сказал ни слова, ни сделал попытки мне помешать!

      – Эй! – хрипло выдохнула я. – Слышите, ребенок плачет?!

      Мне никто не ответил.

      – Вы что, оглохли?

      Заглянула в глаза тому, что стоял ближе всех. Его лицо походило на застывшую маску, взгляд остекленел.

      – Эй?.. – повторила, чувствуя себя идиоткой. – Ты меня видишь?

      Помахала рукой у него перед глазами, коснулась его щеки.

      Дарг не шевелился.

      А плач немного отдалился. Теперь он раздавался со стороны Габриэля. Я оглянулась на свою комнату, в которой ждала безопасность и теплая кровать, на окаменевших даргов и, тряхнув головой, направилась на зов малыша.

      ***

      Не помню, как добралась до заветной двери. Никто меня не окликнул, никто не остановил. Толкнула массивную дверь, и та легко поддалась.

      Едва я вошла, ребенок затих. Плач прекратился, а я очнулась от наваждения. Замерла на пороге, удивленно осматриваясь.

      В центре просторной комнаты тихо покачивалась колыбель. Или мне только казалось, что она покачивается? В не зашторенное окно на нее смотрел полный месяц, и в его серебристом свете танцевали пылинки. Из колыбельки доносилось тихое кряхтенье. Рядом в кресле развалилась тучная женщина и, подперев подбородок рукой, храпела, как заправский мужик. Ее огромная грудь посрамила бы любую корову.

      Профессиональная кормилица – щелкнуло в моей голове.

      Осторожно обойдя ее, заглянула в колыбель.

      В тот момент меня вело любопытство. И банальная жалость к ребенку, который кричит. Я нагнулась, разглядывая его.

      Совсем крошечный. Я таких маленьких прежде и не видела. Сморщенное круглое личико, носик-пуговка, темные глазки. Плотно закутан в пеленки с кружевом и вензелями. Бедняжку так спеленали, что даже шевельнуться не может.

      Уже ни о чем не думая, взяла его на руки.

      А легкий какой! Кажется, моя кошка – и то больше весит…

      Кстати, о кошке. Мысль о прошлом кольнула – и тут же пропала. Потому что малыш посмотрел на меня.

      Наши глаза встретились.

      Да, мне сотни раз говорили, что новорожденные ничего не видят и не осознают. Но в тот момент я поняла, что это не так. Я почувствовала его взгляд. Почувствовала, как трепыхнулось его сердечко, и мое собственное с восторгом забилось в ответ.

      Малыш скривил ротик, демонстрируя беззубые десны, и сморщился. Захныкал,