Век Просвещения. Петр Ильинский

штамп из канцелярии ее величества.

      Не то чтобы при его виде присутственная обстановка менялась. Движения чиновников оставались столь же ровными и неторопливыми, разве что из них пропадала излишняя медлительность, которая иногда казалась преднамеренным издевательством. Спины радостно сгибались в пояснице и выпрямлялись не до конца. Притихала жажда предпочесть петляние по темному многосуставному коридору прямому пути из одной комнаты в другую. И еще – бумаги с этой печатью никогда не терялись.

      Вроде все ясно, будь как все. Здесь тебе не Темза, а Нева. Но нет-нет, а норовил лондонский упрямец сделать шаг в сторону, то есть пробовал пройти напрямик, как должно. Ему всегда казалось, что так должно быть должно. Без наивности – чистая арифметика. Если выгода взаимна, то какие к тому могут быть препоны? Если мы вместе, то кем нам можно быть, кроме как добрыми товарищами? И что может воспрепятствовать помощи, сдобренной деловым интересом?

      Потому он раз за разом набивал шишки, но, как человек опытный и не вчера родившийся, научился получать их безболезненно и даже открыл некие возможности на пути взаимовыгодного компромисса: как привести русскую бюрократическую машину в действие и при этом не слишком погрешить против собственной совести. Главное здесь было отыскать ключевого человека, а ключевой человек – вот тоже важный секрет – совсем не обязательно является власть имущим, скорее, наоборот: среди больших чинов тебе никто не поможет, но не оттого, что не захочет, а потому, что и захочет, да не сумеет. Наипервейшие люди – столоначальники, с ними как раз надо дружбу водить да чаи пивать. Они и дело нужное знают, и в высокие кабинеты вхожи, и приказ кое-какой отдать могут, и самое решающее обстоятельство – есть у них между собой какая-то порука, даже братство. Посему могут они друг для дружки иногда запросто сделать удивительнейшую и драгоценную услугу, и ничего за это не взять. Но придет черед – через год, а то два – расплатишься и ты, и без напоминания, услугою ничуть не меньшей.

      Совокупность вышепоименованных знаний мистер Уилсон про себя называл «глубокой осведомленностью в делах туземной жизни и тонкой чувствительностью к малейшим оттенкам поведения партнеров», да и в секретной корреспонденции со штаб-квартирой фирмы (отправлявшейся через верных людей, по обыкновению на голландских или датских кораблях) использовал примерно те же самые выражения. Если перевести это с канцелярского на английский, то подобный пассаж означал примерно следующее: сменить заматеревшего представителя компании на санкт-петербургском посту хлопотно, почти невозможно, к тому же такая смена наверняка обернется большими финансовыми потерями. Пока новый резидент будет входить в курс дела, он обязательно совершит не одну и не две непоправимые ошибки ценой в сотни и тысячи полновесных соверенов.

      Таковую линию почтенный коммерсант проводил неотступно – и в силу одного только, но очень важного резона. Тоже супротив