Личное дело опера Иванова. Стася Андриевская

– вы можете покупать те продукты, которые считаете нужным, для того чтобы готовить детям обеды и ужины, все траты я буду возмещать. Чеки можете не собирать.

      Простой бытовой вопрос, который со всеми няньками всегда решался одинаково, но почему-то именно сейчас он повис неловким молчанием, в котором Краснова как-то сконфуженно взяла протянутые ей деньги. Пока она обувалась, Андрей смотрел на её склонённую голову и рассыпавшиеся по плечам волосы и чувствовал себя… странно. Опять.

      – Оксана, а вы как до дома добираетесь? – Когда вспомнил про отчество, было уже поздно. Второй раз за день! Раздражённо мотнул головой.

      – Автобусом.

      Андрей оглянулся на кухонное окно – смеркалось, но было ещё довольно светло. Остановка в четырёх кварталах, местность людная, к тому же в это время во дворах всегда ещё полно гуляющей детворы и бабулек у подъездов. Но всё равно что-то непонятное бередило душу.

      – Может вас… – и растерянно замолчал, поняв, что именно едва не ляпнул.

      – Что? – обернулась от двери Краснова.

      – Эмм… Да нет, ничего. До завтра, Оксана Васильевна. И пожалуйста, без опозданий, у меня в восемь уже планёрка, а к ней ещё нужно подготовиться.

      Очнулся у кухонного окна, когда Краснова уже почти скрылась за углом дома напротив, и понял, что всё это время, с момента, как она только вышла из подъезда, не отрываясь следил за ней взглядом. Закурил. Озадаченно поскрёб подбородок.

      За все эти годы ни разу ни за одной из нянек не подглядывал у окошка, даже в голову такое не могло прийти. И уж тем более, не доводил до автобуса! Так с какого же рожна он пару минут назад чуть не вызвался в провожатые?

      *** *** ***

      На душе у Оксаны было непонятно. С одной стороны злило, что Андрей никак не хочет её понять. Ну как он не видит, что Марина слишком напряжена и замкнута? Зачем гнёт ещё больше, сломать хочет?!

      А с другой – ну а с чего она вообще взяла, что он её поймёт или хотя бы захочет услышать? Разве ей с самого начала не описали ситуацию такой, какая она и оказалась на самом деле: дети – жертвы, отец – диктатор? И зачем ей вообще пытаться его в чём-то убедить? Она ведь здесь не для того.

      Развернула выдранный из альбома лист, который Марина сунула ей перед самым уходом: большой папа и затерявшиеся в его тени маленькие детки. По правилам трактовки – речь идёт об излишнем доминировании, но чисто по-человечески… Рисунок был добрый. И рисовала его Марина с любовью, с деталями и старанием. И если честно, папа смотрелся на нём не как подавляющий доминант, а скорее, как квочка, раскинувшая над цыплятами крылья. И что-то, вопреки очевидному, тому, что Оксана лично наблюдала в их семье, нашёптывало, что так оно и есть на самом деле – он и есть квочка, как бы странно это ни звучало. И если уж совсем честно, она бы и сама с удовольствием забралась под такое крылышко, потому что было ощущение, что там уютно и надёжно.

      Но и это не главное! Взгляд притягивала сама фигура папы. Да он был огромный и словно атлант заботливо и надёжно держал на плечах небо… Но при этом смотрелся так одиноко и напряжённо – ни руки