Червоный. Андрей Кокотюха

Молчи, ни звука. Делай, как я.

      Сразу узнав голос Калязина, я не понимал, что происходит. Но, привыкнув к выполнению приказов, во тьме кромешной намотал портянки, обул сапоги и приладил портупею. Похоже, полковник рядом делал то же самое.

      – Тихо, – повторил он из темноты. – Осторожно ступай за мной.

      Его тень скользнула к окну, я двинулся за ним, но меня остановил шепот:

      – Постель!

      В первое мгновение я не понял, при чем тут постель, но потом догадался: резко развернулся, быстро расправил свое одеяло так, словно под ним кто-то лежит, и снова вернулся к окну. Калязин осторожно отворил его, ужом выполз наружу, обошел дом кругом и на карачках пересек двор до копны сена под деревянным навесом, что держался на четырех крепких жердинах. Я прокрался следом, а Калязин подхватил легкую лестницу возле копны, обошел стог с тыла, приставил лестницу, ловко влез наверх, под крышу. Миг – и я уже был возле него.

      – Сбрось, – услышал я новый приказ и, поняв, о чем речь, сбросил ногой лестницу на землю. Только теперь, примостившись возле Калязина и ощущая его тяжелое, смешанное с духом выпитого самогона, дыхание, спросил:

      – Что случилось?

      – А ты хочешь, чтобы что-то случилось? – с нотками раздражения в голосе переспросил полковник. – Все село знает, кто в этом доме ночует. Хочешь жить – никогда не спи в здешних хатах, особенно если хозяина не знаешь.

      – Все так серьезно?

      – А ты как думал? Расслабился совсем, вижу, – просипел из темноты Калязин. – Так вот, лейтенант: сейчас ноль двадцать. Три часа тебе на сон, потом меня сменишь на три часа. Задание понял?

      – Так точно, – прошептал я в ответ.

      Улегшись под навесом на копне, я закопался в душистое сено поглубже. Только сон совсем пропал, но я это проигнорировал: устроился как можно удобнее, закрыл глаза, стиснул в руке пистолет, поставив его на предохранитель, и, сам того не заметив, задремал.

      Я быстро проснулся от осторожного прикосновения Калязина. Стояла ночь, только теперь ее тревожную тишину нарушал новый звук – шелест дождевых капель по деревянному навесу над нашими головами. Полковник ничего не сказал, просто протянул мне свои командирские часы, устроился поудобнее и скоро заснул, даже тихонько похрапывал. Я же, повернувшись на живот, заступил, можно сказать, в караул, не давая убаюкать себя дождику и настороженно всматриваясь в темноту.

      Под утро, когда горизонт медленно серел, коварный сон сморил меня на несколько минут. Потому что, услышав какие-то новые звуки, я сразу встрепенулся и понял – задремал на посту. При других обстоятельствах трибунал, считай, заработал. Звуки слышались от хаты вдовы Килины, и теперь я четко различал мужские голоса. Толкнув локтем Калязина, я сбросил большим пальцем предохранитель, выставил пистолетное дуло перед собой и осторожно высунулся из копны. Рядом напряженно дышал полковник.

      С нашей позиции хорошо было видно стену дома и окно в ту комнату, где закрылась от нас