Месть Невидимки. Лев Аскеров

Караев, как ни в чём не бывало, шёл по пятам двух шкафообразных молодых парней. Он явно преследовал их. И вместе с ними встал у лифта.

      Почему он увязался за этими «Шкафами» и настырно, не упуская из виду, преследовал их, Караев сейчас, находясь в своей квартире, не мог дать вразумительного объяснения. Стало быть, так и следовало ему поступать. Шкафы в упор не видели его, хотя он стоял рядом с ними. Перед самым их носом. И судя по их злым репликам, между Караевым и этими двумя дебелыми парнями совсем недавно что-то произошло. Что именно, сейчас он припомнить не мог. Но там, наверняка, знал. И знал, что пузатый, цвета беж медицинский баул, раскачивающийся в руках высокого и Угрюмого шкафа, – его баул. И он для него, для Караева, многое значил. Поэтому, вероятно, он ни на шаг не отставал от этих двух шкафообразных горилл.

      С неприязнью глядя друг на друга, Шкафы вполголоса бранились между собой, сдабривая каждую фразу отборным русским матом. Это профессору показалось странным. Какие-то точные, но забытые им теперь детали говорили, что он находился за рубежом. Скорее всего, в Америке. Но не в Нью-Йорке и не в Вашингтоне. Какой-то другой город. Не Москва, не Санкт- Петербург и не Киев – он мог в этом поклясться. Их он знал, как свои пять пальцев. Таких гостиниц, с такими лифтами, в них не было.

      Да, точно, то был отель. Роскошный отель. И полусферической формы лифт, куда они все втроём нырнули, был прозрачным, сделан из стекла. Находясь в нём, человек чувствовал себя помещённым в аквариум… Интересно было смотреть оттуда на людей и на просторный холл, похожий на Бакинскую Площадь фонтанов. И люди, и вся Площадь с диковинной зеленью и фонтанами, срываясь, летели вниз, как в пропасть, уменьшаясь в размерах. Караев смотрел бы и смотрел, да мешали Шкафы. Они, мягко говоря, очень уж горячо выясняли отношения.

      – Не меня, а тебя надул черножопый, – ехидно сощурил наглые глазёнки тот, что был поменьше и покряжистей. – Тебе и отвечать перед Эмом…

      «Это ж обо мне… Националист поганый!» – понял Караев, но сдержался, чтобы не выдать себя.

      – Не ты ли, падло, стал крутить ему руки? – взвился Угрюмый.

      – А что мне оставалось делать? Он собрался дать дёру… – нагло ухмыляясь, спокойно, словно отмахиваясь от назойливой мухи, возразил тот.

      – Врёшь, гад! Я с ним только заговорил, а ты сразу полез ломать его.

      – Заговорил… Заговорил… Ты его до смерти перепугал. Посмотри на своё мурло. Осатанелая, как у бугра на зоне, – с ухмылочкой и с напускной ленцой, имевшей целью вывести из себя своего товарища, ехидничал Шкаф поменьше.

      И это ему удалось.

      – Что-о? – взревел Угрюмый, выкинув к глазам зарвавшегося напарника два растопыренных пальца.

      Малый Шкаф оказался парнем прытким. Нырнув под летевшую ему в глаза рогатинку из двух пальцев, он крякнул и резко саданул Угрюмого в корпус. И Угрюмый, не удержавшись на ногах, отлетел к противоположной стороне лифта. Как раз туда, где стоял Караев. Профессор отпрянуть или увернуться от него не мог. Не успел бы. Да ему и не надо было этого делать.