Любовь пахнет понедельником. Соня Субботина

пальцы преподавателя касались тела студентки или дистанция между идущими перед ним людьми резко сокращалась. Он надеялся, что Ева живёт недалеко и они совсем скоро доберутся до её дома. Чувствовал себя мерзко, потому что вёл себя как чёртов сталкер, но был не в силах как-то вмешаться. Что-то его останавливало.

      Наконец парочка остановилась около подъезда, дорожка перед ним была освещена, а парень с кудряшками остановился в паре метров от них, там, где его удачно укрыла тень дерева. Он был достаточно близко, чтобы отчётливо слышать голоса. Ему по-прежнему удавалось оставаться незамеченным.

      – До двери провожать не нужно, в подъезде со мной ничего не случится. – Ева была рада, что её пытка почти окончена.

      – А вдруг маньяки? – Илья Александрович решил, что во что бы то ни стало попадёт к ней домой – желание овладеть этой девушкой было слишком сильным. Идея стала навязчивой, превратилась в манию. Он пошёл со своих не самых сильных аргументов.

      – Да вы что, их там и не будет, если вы, Илья Александрович, останетесь снаружи. – Ева злилась и прикидывала, сможет ли быстро открыть домофонную дверь, заскочить в подъезд и так же быстро закрыть её. Изнутри ручки не было, это всё усложняло. В кармане чёрной кожаной куртки Ева держала в кулаке ключи. Большой декоративный ключ был зажат у неё между пальцев, чтобы в случае чего можно было защититься. Его она купила год назад в одном магазине для творчества исключительно для эстетических целей, но сейчас эта покупка казалась ей как нельзя более актуальной. Она бы очень хотела попасть своим импровизированным оружием Илье Александровичу в глаз, в целях самообороны, конечно же. Но Ева не была уверена, хватит ли у неё на это духу. Жалела, что не стала покупать себе перцовый баллончик или электрошокер, хотя эти мысли не раз её посещали, когда она только-только начала жить одна. Если выберется из этой ситуации, то обязательно приобретёт что-то посерьёзнее декоративного ключа.

      – Ева, зачем же ты меня так обижаешь, – он разозлился, но ещё мог держать себя в руках и старался не подавать виду. – Я о тебе забочусь. Ты же знаешь, я не сделаю тебе ничего такого, о чём ты сама не попросишь. Я по-дружески проводил тебя, а ты… Где же твоё гостеприимство? Может, хотя бы на чай позовёшь? – Челюсти его сжались.

      – Какая жалость, у меня нет ничего к чаю, никаких сладостей, – её очень раздражало, что он ни с того ни с сего перешёл в диалоге на «ты». Ей хотелось пробежать пару лестничных пролётов до второго этажа этой старой пятиэтажки и оказаться дома, в безопасности, за металлической дверью с двумя замками, закрыться в своей комнате и забыть об этой прогулке как о страшном сне. Сделать вид, что ничего не было, что Ильи Александровича, с его биохимией, никогда и не существовало. В последнее время ей много чего хотелось забыть, но ничего не выходило. И кто вообще решил, что хорошая память – повод для зависти? И как назло, нет никого из соседей во дворе. Она была бы сейчас рада даже алкашам на лавочке или полуглухой бабульке