Первая любовь. Иван Тургенев

опрятной комнате с бедной, словно наскоро расставленной мебелью. У окна, на кресле с отломанной ручкой, сидела женщина лет пятидесяти, простоволосая и некрасивая, в зеленом старом платье и с пестрой гарусной косынкой вокруг шеи. Ее небольшие черные глазки так и впились в меня.

      Я подошел к ней и раскланялся.

      – Я имею честь говорить с княгиней Засекиной?

      – Я княгиня Засекина; а вы сын господина В.?

      – Точно так-с. Я пришел к вам с поручением от матушки.

      – Садитесь, пожалуйста. Вонифатий! где мои ключи, не видал?

      Я сообщил г-же Засекиной ответ моей матушки на ее записку. Она выслушала меня, постукивая толстыми красными пальцами по оконнице, а когда я кончил, еще раз уставилась на меня.

      – Очень хорошо; непременно буду, – промолвила она, наконец. – А как вы еще молоды! Сколько вам лет, позвольте спросить?

      – Шестнадцать лет, – отвечал я с невольной запинкой.

      Княгиня достала из кармана какие-то исписанные, засаленные бумаги, поднесла их к самому носу и принялась перебирать их.

      – Годы хорошие, – произнесла она внезапно, поворачиваясь и ерзая на стуле. – А вы, пожалуйста, будьте без церемонии. У меня просто.

      «Слишком просто», – подумал я, с невольной гадливостью окидывая взором всю ее неблагообразную фигуру.

      В это мгновенье другая дверь гостиной быстро распахнулась, и на пороге появилась девушка, которую я видел накануне в саду. Она подняла руку, и на лице ее мелькнула усмешка.

      – А вот и дочь моя, – промолвила княгиня, указав на нее локтем. – Зиночка, сын нашего соседа, господина В. Как вас зовут, позвольте узнать?

      – Владимиром, – отвечал я, вставая и пришепетывая от волнения.

      – А по батюшке?

      – Петровичем.

      – Да! У меня был полицеймейстер знакомый, тоже Владимиром Петровичем звали. Вонифатий! не ищи ключей, ключи у меня в кармане.

      Молодая девушка продолжала глядеть на меня с прежней усмешкой, слегка щурясь и склонив головку немного набок.

      – Я уже видела мсьё Вольдемара, – начала она. (Серебристый звук ее голоса пробежал по мне каким-то сладким холодком.) – Вы мне позволите так называть вас?

      – Помилуйте-с, – пролепетал я.

      – Где это? – спросила княгиня. Княжна не отвечала своей матери.

      – Вы теперь заняты? – промолвила она, не спуская с меня глаз.

      – Никак нет-с.

      – Хотите вы мне помочь шерсть распутать? Подите сюда, ко мне.

      Она кивнула мне головой и пошла вон из гостиной. Я отправился вслед за ней.

      В комнате, куда мы вошли, мебель была немного получше и расставлена с большим вкусом. Впрочем, в это мгновенье я почти ничего заметить не мог: я двигался как во сне и ощущал во всем составе своем какое-то до глупости напряженное благополучие.

      Княжна села, достала связку красной шерсти и, указав мне на стул против нее, старательно развязала связку и положила мне ее на руки. Все это она делала молча, с какой-то забавной медлительностью и с той же светлой и лукавой усмешкой на