Дмитрий. Русский роман. Анонимно

свойственной ему пылкостью манер и речи.

      – Это заявление меня не удивляет, – сказал граф Вишневецкий с улыбкой, – равнодушие, с которым вы слушаете слова лести или ловите взгляды любви, даже со стороны очаровательной графини Сирадии, не ускользнуло от меня и не вызвало моего удивления. Вам суждено участвовать в более благородном состязании и получить более высокую награду, чем та, что состоящая из удовольствий жизнь может вам дать нынче или сулить в будущем. Чувства, которые вы испытываете к тем, кто продолжает идти по проторенной дорожке, совершенно естественны: когда мы сами не можем получать удовольствие от некоего предмета, мы склонны чувствовать удивление, а иногда и негодование по отношению к другим, потому что их легче удовлетворить.

      – Вы выразили мои собственные чувства», – ответил Дмитрий. – Ничто не сообщает такого безрадостного, такого болезненного ощущения сердцу, как вид веселья, в котором мы не можем участвовать и которому не сочувствуем. Приятно созерцать детские забавы, потому что они являются результатом подлинного наслаждения, искренней невинности, но веселость мужчины слишком часто кажется скорее искусственной, нежели спонтанной, это скорее притворство, чем естественность, скорее усилие, чем порыв.

      – Осторожно, – весело ответил граф Вишневецкий, – не вздумайте выражать такие чувства при дворе. Удовольствие здесь не случайная капля ладана на ее алтарь, обеты ей возносятся непрерывно, а ее поклонники всегда готовы напасть на бунтовщика, который отказывается участвовать в ее празднествах. Вы не должны осуждать меня, если я признаюсь, что сегодня вечером я буду присутствовать на очередном поклонении ей, и не откажите мне в просьбе, принесите также и вы жертву ей. Нет, – продолжил он, более серьезно, – мне не следует настаивать без веской причины. Вы удивлялись тому, с каким безразличием я смотрю на придворных красавиц, – нынче вечером во дворце Сирадии вы увидите ту, чья красота превосходит их всех; нынче вечером вы увидите Марину, княжну Сендомирскую.

      Радость, освещавшая лицо графа Вишневецкого, ничуть не пробудила аналогичной радости в груди Дмитрия. «Август, счастливый Август, – подумал он, – как различны наши чувства и наши судьбы!» Он испытывал сильное искушение рассказать своему другу о мимолетной встрече с дамой, оставившей столь неизгладимый след в его сердце, но все же не решился из чувства неловкости, преодолеть которую ему было непросто. Он согласился сопровождать графа во дворец Сирадии. Великолепные покои, в которые их провели от входа, украшали обвитые гирляндами колонны; стены со всех сторон были закрыты огромными зеркалами, в которых отражалась веселая и непрерывно движущаяся толпа. Дмитрий сразу же увидел графиню Сирадию, чью природную красоту подчеркивали всевозможные ухищрения, ее великолепная одежда, сверкающая драгоценными камнями, была тщательно продумана, чтобы показать идеальную симметрию ее форм, высокий рост увеличивался за счет алмазной тиары.