Пластуны. Золото Плевны. Золото Сербии. Николай Зайцев

собирались делать. План прост оказался.

      – Своих убитых турки забрали и похоронили, русских хоронить будут завтра, а ночью, как у них водится, наведаются мародеры.

      Вот на них и решили поохотиться казаки. У каждого свои трофеи. Казак снова посмеивался в усы. Только на сей раз недобро. Я рассказал им свой план.

      – Что если турок забрал ваш огневой припас? – Казак хитро прищурился.

      – Солдат верну назад.

      – Расскажи, где он должен быть.

      – Я с вами пойду, сам все осмотрю и решение приму.

      – Гриц, мы мороковали[17], чего запалить, чтоб турок всю ночь побегал, а офицер им шершня в портки хочет запустить, нужно подмогнуть. Поручик, сзади будешь держаться, шагах в тридцати. Как дважды филином прокричу, вот так, – он угукнул, – тихо не спеша двигай к пушкам. Своим-то, как сигнал дашь?

      – А ты три раза угукнешь. – Я пожал плечом, потому что больше ничего в голову не приходило.

      – Смел ты, поручик, а без пластунов обойтись не можешь! – казак заулыбался.

      – На вас только и надежда. Господину генерал-лейтенанту так и доложил.

      Понравились слова мои казаку. Блеснули глаза в полумраке. Зашутил сразу, разыгрывая действие:

      – Грицко! Слышь, генерал хочет дочку за тебя отдать, без сватовства. С цыцками як кавуны.

      – Це ему заместо медали! – оценил шутку кто-то из пластунов.

      – Да шо медали? Креста! – отозвался другой.

      – Та нехай, – согласился, подумав, серьезный Грицко. Застыл как та каменюка, не шелохнется. – Дюже люблю кавуны[18].

      Казаки тихо прыснули, давя смешки.

      Лежали тихо. Земля медленно остывала. Большой шар луны светил ясно, как люстра. Воздух свежел, гонимый легким ветерком, принося из лагерей запах пищи, немытых тел и свежих ран. Как только звонкие трели сверчков стали оркестром раздаваться со всех сторон, тронулись. Пластуны бесшумно снялись. За ними я, напоследок сжимая локоть вахмистра: не подведи, служивый, тебе вести отряды, у меня другая цель – найти огненный запас. Верный Прохор рядом, старается как может и не пыхтит, словно в молодость свою вернулся. Под ногами земля волнуется, как у пьяного – зашкаливает азарт в алой бурлящей крови. Залегли и поползли, прислушиваясь к каждому звуку. Непривычно. Прохор сразу сдал, сопел, как паровоз на Царскосельской железной дороге. Как там пластуны? Работают с мародерами? А может, в засаду попали? Не слышно и не видно. Я не мог найти себе места. Слушал землю, припав к ней ухом. Слушал звуки вокруг. Смотрел, как на луну летают стрелами летучие мыши. И все-таки пропустил филина, а Прохор – нет. Старик, первым услышав, дернулся всем телом, повернулся ко мне, делая страшные глаза, закивал в сторону позиции. Пора.

      Тела моих павших солдат лежали темными горками там, где застал их смертельный час. Показал Прохору, чтоб оставался на месте, пополз к орудиям. Заметив неясное шевеление, пополз туда, достал смит-вессон. Сердце бешено заколотилось от предчувствия. Мародеры! Сорвут задумку. Неужто

17

Морковали – обсуждали.

18

Кавун – в данном случае размер арбуза.