Ветка зацепки. Прозопоэзы. Анатолий Смирнов

ьской системе Ridero

      «Я звёзды любил…»

      Я звёзды любил…

      Но предали меня звёзды,

      оставив навеки на тёмной земле.

      Я землю полюбил, её пашни и рощи…

      Но предала земля,

      к людям послав на жизнь.

      Я людей полюбил…

      Но предали меня люди

      тоске и пустым размышлениям

      о Смысле и Цели.

      И тогда пришла Смерть

      в подвенечном платье, в белой фате

      и сказала:

      – Что опаздываешь в церковь, жених мой?

      Я отпустила тебя на минуту,

      а ты с дружками болтаешь

      уже целую жизнь!

1990

      «Лохматое солнце…»

      Лохматое солнце

      всплывало над колегавкой*.

      Река парила,

      словно квасом плеснули

      на каменку в бане.

      Первый голавль

      ударом хвоста всколыхнул

      глянцевый омут —

      и защёлкали в камышах сороги**,

      и завозились под берегом щурята.

      А в колегавке ольховой

      на единственной сосне

      скрипучую песню запел

      чёрный ворон.

      Он всегда просыпался

      раньше жаворонков и стрижей.

1992

      *колегавка – лесные заросли по высокому берегу-склону реки (диал. ситск.)

      ** сороги – плотва (диал. ситск.)

      «Желтели придорожные аллеи…»

      Желтели придорожные аллеи,

      И парк желтел над медленной рекой,

      И по мосту ползли автомобили,

      И золотые шпили колоколен

      На противоположном берегу

      Сияли в низких солнечных лучах,

      Тяжёлыми сосновыми стволами

      Ложась в угрюмо-глянцевые воды

      Над белизною монастырских стен.

      А слева от соборов к сини неба

      Тянулись крыши разноцветных зданий,

      Фабричные и заводские трубы,

      Ушастая громада телебашни

      И гул полуутробный. Город жил

      Веками, годом, часом и минутой…

      О бренности, о славе, о любви

      Тот человек отдумал в этом мире

      И, глядя на пролётные машины,

      На лица горожан и горожанок,

      Измятые страданьями – постарше,

      И бледные от счастья – молодые,

      Всё до конца в них вроде б понимал.

      Потом шагнул порывисто к перилам

      И наклонился, и почти беззвучно, —

      Лишь полы пиджака слегка шуршали,

      Крылами перебитыми болтаясь

      Над головой, – летел одно мгновенье

      До масляной поверхности воды.

      Негромкий всплеск печально вплёлся в гул.

      А несколько прохожих на мосту

      Собрались воробьино-бойкой стайкой;

      При галстуке и шляпе гражданин

      Твердил: «Вот так вот – раз и поскользнулся,

      И прямо в реку сгинул человек».

      – «Куда спасти? Такая высота!»

      – «Милицию! В милицию скорей!»

      И паренька в потёртых серых джинсах

      Отправив позвонить по таксофону,

      Поспешно разошлись. Слугу закона

      Остались ждать два странных очевидца:

      Один, высок, угрюм и бледнолиц,

      Глядел на золотистую округу,

      На вольную реку и снова думал

      О бренности, о славе, о любви;

      Другая, отвернувшись от него,

      Молилась про себя на свет соборов

      О горестно пропавшем человеке.

      А в тёмных струях празднично желтели

      Надломленные шпили колоколен.

1992

      «Хорошее забыла…»

      Хорошее забыла,

      помнишь только плохое,

      как эта осенняя ночь за окном,

      обрывающая с деревьев

      последние листья.

1995

      «Заплакала…»

      Заплакала,

      как будто бы обижена,

      меня обидев чёрными словами.

      Но я ушёл на кухню,

      закурил.

      Не жалости мне жаль,

      а слёз