Конфетка для сурового босса. Судьбу не обмануть. Виктория Вишневская

ркими, чистыми, как летнее небо без облаков. Проваливаюсь в них, на секунду выпадая из реальности.

      Миниатюрная куколка дёргает меня за штанину. Совсем кроха. Тонкие пальчики сжимают ткань, а большие, кукольные глазки с пушистыми русыми ресницами начинают мигать сильнее. Малышка растерянная и какая-то печальная.

      – Не па-па, – разочарованно проговаривает, одёргивая ручку. Разворачивается и, понуро опустив голову, смотрит себе под ножки. Петляя по коридору, как призрак, отдаляется от меня.

      Но даже на расстоянии слышу грустное и протяжное:

      – Мама-а-а.

      И этот жалобный голосок вызывает во мне странную бурю эмоций. Волнение вперемешку со сдавливающим чувством, которое не могу понять.

      Возвращаю трубку к уху. И чеканю:

      – Я перезвоню.

      Отключаю телефон, убираю в карман брюк. И медленно, след в след, шагаю за девочкой.

      Зачем – не понимаю. Меня, словно зачарованного, тянет к малютке. Забываю, что приехал по делам. Что должен ждать окончания проверки.

      Но я хвостом иду за крошкой.

      Я вроде нахожусь не в детском доме, а в саду. Где родители на время оставляют своих детей под присмотром профессионалов. Так где же воспитательница этой крохи? Потеряла её из вида во время суматохи?

      Из-за приезда администрации в моём сопровождении у заведующей появилась масса дел. Она отчаянно пытается отстоять сад, которого всё равно здесь не будет. Я не жестокий. Здание старое. И его пора под снос. Штукатурка уже падает с потолка на голову, а сквозь прогнивший пол можно провалиться.

      По крайней мере, так обстоят дела в коридорах.

      Пока комиссия работает, я зачем-то шагаю за девочкой. Одета она опрятно. Белый свитерок, голубенькие джинсы. Волосы собраны в аккуратный хвостик.

      Что-то бубнит себе под нос, неожиданно поворачивает, толкает приоткрытую дверь.

      Направляюсь следом. Наблюдаю издалека.

      Зал, в который мы заходим, просторный. И выглядит гораздо лучше холла. Разделён на две части одним длинным шкафчиком. С одной стороны расположены кровати, где сейчас спят дети. А на другой, более маленькой, стоит круглый стол, к которому и подходит ребёнок.

      Садится на стул напротив одиноко стоящей тарелки с кашей.

      Странно всё это. Почему она ест одна, когда все спят?

      Берёт в руки ложку, баламутит кашку. Зачерпывает немного. Неумело, с небрежностью, как и подобает ребёнку. Каша стекает с ложки, капает на голубые брючки.

      Девочка смотрит на них с сожалением, тихо всхлипывает. Опять повторяет то же самое действие. Засовывает в рот каплю каши, потому что остальное вываливается мимо.

      Ребёнок маму ищет, чтобы та её покормила нормально?

      Машинально делаю шаг вперёд, не в силах больше на это смотреть. Подхожу к ней тихо, боясь разбудить остальных ребят. Отодвигаю почти игрушечный стульчик рядом с ней и сажусь, чувствуя себя гигантом в стране лилипутов.

      Неудобно. Всё такое крохотное…

      – Давай помогу, – забираю ложку из пальчиков. Смотрю на геркулесовую кашу, где топится кусочек масла. Быстро перемешиваю.

      Беру чуть-чуть, дую на ложку и подаю малышке.

      Она молча, без испуга, съедает всё.

      Чёрт, у меня куча вопросов.

      – Где твоя воспитательница?

      Она вообще знает такие слова? На вид ей… Мало.

      – Тётя такая. Тё-тя.

      В детях я не разбираюсь. Могу судить только по дочери брата. У него двухлетка. Эта выглядит чуть младше Варюши. Может… ей тоже полтора-два?

      – Ма, – тихонько проговаривает, будто зная, что шуметь нельзя. – Утла.

      Мама ушла?

      Хмурюсь, пытаясь разгадать эту шараду. Пока в голове одно месиво, прямо как эта каша.

      Я продолжаю потихоньку кормить кроху, попутно интересуясь:

      – А как тебя зовут? – не уверен, что ответит.

      – Еэва.

      То ли Эва, то ли Ева.

      И что мне это дало? Ничего.

      Молча докармливаю. Нахожу салфетки, вытираю тоненькие губки, голубенькие штаны. И взяв её за ладошку, веду обратно в коридор.

      Не одну же оставлять? Вдруг разбудит кого-то. Или сама потеряется.

      Но, конечно, здесь безалаберное отношение к детям. Ещё один повод закрыть сад к чёртовой матери.

      Малышка молча плетётся за мной.

      И очень медленно.

      Не выдерживаю. Останавливаюсь. Она тоже.

      Устремляю взгляд вниз. Она свой – вверх.

      – Ева-Эва, пойдёшь на руки?

      Задумчиво смотрит на меня, будто размышляя. Но она же ребёнок. Ещё ничего не понимает.

      И вдруг коротко кивает, тянет ладошки ко мне.

      Млею и поднимаю её.

      Необычные ощущения. Я детей ещё ни разу на руках не держал.

      Несу по коридору, разыскивая заведующую.