Кащеева цепь. Михаил Пришвин

на земле – и это у него естественно; разорится и все живет, и все естественно, а купцы полезли на землю зачем? Что им земля? Простой выгоды нет, масло в городе купить дешевле обойдется.

      – Хотят жить, как господа!

      – Вот и пожили: все профуфукал покойник, и, правда, остались какие-то голубые бобры.

      – Сиротка, – погладила Софья Александровна по головке Курымушку. Бедная Мария Ивановна, совсем еще молодая женщина.

      Пришла мать с платком в руке, в слезах, обнялась со всеми, сказала:

      – Теперь всю жизнь работать на банк!

      – Эх, Мария Ивановна, мы все на банк работаем.

      – Ну, вы – дворяне, вас все-таки опекают.

      – Зато вы такая здоровая и сильная.

      – Да, это была наша коренная ошибка, не нужно было нам забираться в деревню, все равно земля рано или поздно перейдет мужикам.

      – Почему вы так думаете?

      – Потому что им волю объявили, а земли не дали. Их много, они одного хотят – земли и своего добьются: земля непременно перейдет мужикам.

      Из всех этих разговоров Курымушка заметил себе много неприятных вещей: какой-то Банк схватил маму, и она теперь будет на него работать; еще нехорошее, что он – сирота, что «мы – купцы» и что земля перейдет мужикам. Хороши были только голубые бобры, но и то над этим смеялись.

      Бледный господин

      Далеко до солнца, но мать всегда до солнца встает и уходит в поля, никогда ее летом поутру не увидеть Курымушке. Только за обедом она сидит загорелая, как бронзовая, и могучая, ест и сама разговаривает со старостой Иваном Михалычем.

      – Рыжка – того?

      – Причинает, Марья Ивановна!

      – А Бурышка?

      – Не того!

      – Опять ты за свое: «не того, не того»! Говори языком человеческим, я тебя спрашиваю: Бурышка… того?

      – Пошла в передои.

      Вот те раз! Ну, как же ты это допустил?

      – Да это не я.

      – А кто же, не ты?

      – Бык ослабел.

      – Вот те раз! Ты с ума сошел! «Бык ослабел»! Ты сам ослабел.

      И так весь обед точит она Ивана Михалыча. Ничего в этом не понимает Курымушка, и только жалко ему и даже страшно бывает подумать, что старшие от ранней весны и до поздней осени должны работать на Банк.

      Кто это Банк и где он? (На небе господь живет, а Банк – в городе, на синее небо летают птицы, в город ездят на лошадях, и там – Банк.) Все работают с утра до вечера на Банк, – Иван Михалыч, мать и особенно мужики.

      Только поздней осенью, когда начинает рано темнеть, навещает часто соседка Софья Александровна, ходит по коридору до забитого на зиму зала и обратно в столовую, до самого кресла Курым, откуда он все слушает и обо всем думает. Бывает, приходит из своей школы тетя Дунечка; с ней мать говорит про Софью Александровну, а с той про Дунечку и о том, как можно освободиться от Банка.

      – На ле-галь-ном положении, – говорит Дунечка, – я долго работать не буду, это я временно.

      – Да, только бы освободиться от Банка! – постоянно говорит мать.

      – Нужно терпеть, – учит Софья Александровна, –