Силуэт. Игорь Игнатенко

другие войны, не одна,

      пророкотали над моей Россией,

      и местью мы пресытились сполна,

      поскольку нам Победы не простили.

      Грядой вершин встают Афган, Чечня,

      где на могилах не кресты – распятья.

      Как пули, до сих пор летят в меня

      простоволосых матерей проклятья.

      А ведь моей вины как будто нет

      в том, что мы до сих пор воюем.

      Я не солдат, я только лишь поэт

      с душой, открытой грозным ветродуям.

      И все-таки я тоже виноват,

      и каждый день сознаньем горьким полню,

      не в том, что я поэт, а не солдат,

      а в том, что жив и все сраженья помню.

      В ГОДАХ НЕ МОЛКНЕТ ЭХО

      Отгремела гроза и ушла,

      в горизонте растаяли тучи,

      снова солнечный день над землёй.

      За далёкой лесною каймой

      ходит эхо волною зыбучей.

      Над рекою задумались кручи,

      охраняя изгибы излучин,

      и разлился озон голубой.

      Гул всё тише… И вовсе пропал…

      Лишь зарница блеснёт на мгновенье.

      Зыбкий пар над полями дрожит.

      Вновь орлан в чистом небе кружит,

      озирая степные владенья,

      все низины и все возвышенья.

      Родники продолжают биенье

      и вода между кочек бежит.

      Что же мне так тревожно тогда?

      Я закрою глаза и себя буду слушать.

      Это дядя Иван из барака стучит в мои сны,

      это неясными звуками вечно полны

      и тревожат доныне усталую душу.

      Это тётя Елена, сбегая из плена,

      даже сердцебиеньем

      боится себя обнаружить;

      и пойму, что во мне бродит эхо войны.

      МАРШАЛ

      Впритык к Оружейной палате,

      на мощном, как мамонт, коне,

      с лицом удлинённым, суровым

      сидит достопамятный Маршал.

      Пред ним в окоёмом охвате,

      в рекламном дрожащем огне,

      в кольце, что зовётся Садовым,

      колонны авто, как на марше.

      Стрелец в одеянье старинном

      торгует собой, ради снимка

      на фоне Кремля за спиною

      и луковиц древнего храма.

      У ГУМА сияют витрины,

      по площади стелется дымка.

      У Маршала над головою

      горит не звезда, а реклама.

      Он был созидатель Победы,

      себя не жалея и вóйска.

      При Грозном Москва вся сгорела,

      и жёг Бонапарт без пощады.

      Но Маршал доподлинно ведал,

      с предтечами вставши по-свойски,

      столицу сдавать нам не дело,

      потомки сего не прощают.

      Но чьи же рекламы сияют

      и «Опеля», и «Мерседеса»?

      Вознес «BMW» свой трезубец

      короною многоэтажной.

      Выходит, они побеждают

      во славу своих интересов?

      И кто был правитель-безумец,

      отдавший Москву на продажу?

      Что твёрдому взору открылось

      в бурлящем котле «перестройки»?

      И опыт минувших сражений

      какое решенье подскажет?

      Коварна