Тайна Желтой комнаты. Духи Дамы в черном. Гастон Леру

и, главное, столь странной архитектуры, как это причудливое сочетание разных стилей. Замок был ужасен и вместе с тем привлекателен. Подойдя поближе, мы увидели двух жандармов, прогуливавшихся перед маленькой дверцей, которая вела в первый этаж донжона. Нам стало ясно, что в этом помещении, служившем некогда темницей, а теперь просто кладовкой, заперты привратники, супруги Бернье.

      Через широкие двери с козырьком Робер Дарзак провел нас в новую часть замка. Рультабийль, оставивший одноколку на попечение слуги, не спускал с Дарзака глаз; проследив за его взглядом, я увидел, что он прикован к рукам профессора Сорбонны, на которых были надеты перчатки. Когда мы вошли в небольшую гостиную, уставленную старинной мебелью, господин Дарзак повернулся к Рультабийлю и довольно резко спросил:

      – Что вам угодно? Я вас слушаю.

      – Мне угодно пожать вам руку! – не менее резко ответил репортер.

      – Что это значит? – попятился Дарзак.

      Очевидно, он понял то же, что и я: мой друг подозревал его в совершении страшной попытки убийства. Ему показалось, что кровавый отпечаток руки в Желтой комнате… Я увидел, что этот человек с высокомерным выражением лица и обычно пронзительным взглядом как-то странно растерялся. Он протянул правую руку, указывая на меня:

      – Вы друг господина Сенклера, который неожиданно очень помог мне когда-то в одном деле, поэтому, сударь, я не вижу причин отказываться пожать вам руку.

      Рультабийль не взял протянутой руки, а с невероятной наглостью принялся врать:

      – Сударь, я провел несколько лет в России и привык там не пожимать руку в перчатке.

      Я думал, что профессор Сорбонны на этот раз даст волю собиравшемуся в нем гневу, однако тот с видимым усилием совладал с собой, снял перчатки и показал руки. Никаких шрамов на них не было.

      – Теперь вы удовлетворены?

      – Нет! – ответил Рультабийль. – Дорогой мой, – обратился он ко мне, – я вынужден просить вас оставить нас ненадолго одних.

      Я откланялся и ушел, пораженный тем, что только что увидел и услышал, и не понимая, почему Робер Дарзак не выбросил за дверь моего бесцеремонного, несправедливого и глупого друга. Я был зол на Рультабийля за его подозрения и неслыханную сцену с перчатками.

      Минут двадцать я прогуливался перед замком, безуспешно пытаясь связать между собой события этого утра. Что пришло в голову Рультабийлю? Неужели он считает, что Дарзак – убийца? Как он может думать, что человек, который через несколько дней должен был жениться на мадемуазель Стейнджерсон, пробрался в Желтую комнату, чтобы убить свою невесту? К тому же я так и не узнал, каким образом убийца покинул Желтую комнату; я полагал, что, пока эта неразрешимая загадка не будет объяснена, никто не должен никого подозревать. И что означает эта бессмысленная фраза, накрепко врезавшаяся мне в память: «Дом священника все так же очарователен, а сад все так же свеж»? Мне хотелось поскорее остаться наедине с Рультабийлем, чтобы задать ему этот вопрос.

      Наконец