Конец индивидуума. Путешествие философа в страну искусственного интеллекта. Гаспар Кёниг

должна быть выстроена в виде иерархии более и менее благородных частей, был разбит биологией в пух и прах. Мыслители, отстаивающие сильный ИИ, мечтают о мире без тела, мире, управляемом логическими отношениями. Бостром и компания видят в людях «мозги на лапках», вычислительные машины, не зависящие от субстанции, в которой они воплощены[45]. Они по-прежнему полностью зависят от архаичного дуализма, а потому просто не понимают, чем именно определяется более сложный, нежели булева алгебра, интеллект. «ИИ, конечно, мощный, но крайне примитивный, – заключает Хонгвей. – Информационная нейронная сеть не сложнее амебы, ей очень далеко до сложности нервной системы». Механический мозг, как и «нейронная загрузка», о которой грезят трансгуманисты, был бы лишен условий, необходимых для его работы. Быть может, ИИ следовало бы переименовать в «искусственную логику»… Ведь интеллект или рациональность в широком смысле не могут быть поняты без сопровождающих их аффектов. Об этом как раз и говорит «теория воплощенного познания»[46].

      После разговора с Хонгвеем я вышел прогуляться по кампусу Университета Цинхуа. Кувшинки и каменные мостики; свежий газон, окруженный величественными строениями из красного кирпича. Сочетание японского сада с американским кампусом. Хонгвей исправил преступную оплошность: мы не должны забывать о теле. Я и сам чувствую, как оживаю после долгих недель, проведенных в компании компьютеров, как восстанавливаю контакт со своими чувствами. Я выхожу из Цинхуа в парк древнего Летнего дворца, прохожу по садам Совершенной ясности и Вечной весны, через развалины, храмы, пруды. Я смешиваюсь с тысячами китайцев, которые тоже без устали кружат по этому огромному парку, передвигаясь длинными стройными вереницами; я ускоряюсь, потею, тяжело дышу; наконец, падаю на ступеньки идеально отреставрированной пагоды, под фонарем, качающимся от теплого летнего ветра. Я чувствую, что живу. В китайском саду, столь тщательно проработанном, ищут не природу, а самого себя. Неужели я дошел до того, что стал сомневаться в реальности материи?

      Чтобы продолжить рассуждения Хонгвея и обосновать их наиболее передовыми научными исследованиями, надо прочесть Антонио Дамасио[47], известного специалиста по нейронаукам. На мой взгляд, это лучший антидот против теорий Бострома. Вся работа Дамасио нацелена на то, чтобы вернуть телу его первостепенную роль в производстве мысленных представлений. Строение разума определяется взаимодействием наших нервных систем (головного мозга, но также кишечника, нашего «второго мозга») с остальным организмом. Дамасио объясняет это взаимодействие гомеостазом, то есть той саморегуляцией, которая имеется даже у самых примитивных форм жизни. Гомеостаз – это общая воля к пребыванию в бытии, к сохранению внутреннего единства, которая использует разные стратегии сотрудничества клеток и органов. Дамасио интерпретирует биологическую эволюцию, ведущую от простой бактерии к сложным нервным

45

Тегмарк доводит эту иллюзию до конца, предлагая понятие «substrate independence», «независимость от субстрата»: наше сознание, получается, является простым устройством, сетью, независимой от всякого материального субстрата, а потому может воспроизводиться в бесконечном числе форм.

46

См., например: Jirak D. et al. Grasping Language – A Short Story on Embodiment // Consciousness and Cognition. 2010. Vol. 19. № 3.

47

См. особенно его последнюю работу: Damasio A. L’Ordre étrange des choses. Odile Jacob, 2017.