День чёрной собаки. Вадим Панов

Не оборачиваясь к кухне. Глядя на тёмный лес. На ней были только пижама, тапочки и плед, но тоненькая сигарета курится быстро, и Бархин был уверен, что Ада не успеет замёрзнуть. Потом она ушла переодеваться, сказав, что наверное, примет душ, а когда спустилась – примерно через час, – Илья уже приготовил быстрый овощной салат, спагетти болоньезе и открыл бутылку красного вина. Он любил и умел готовить, но только в «Сухарях» делал это с особенным удовольствием. Для души.

      Для Ады.

      – Потом гулять?

      – Не хочу. Просто посидим у камина.

      – А потом посмотрим телевизор?

      – Например.

      – Или включим какой-нибудь фильм?

      – Или включим какой-нибудь фильм.

      Им никогда не бывало скучно вдвоём. Ни разу со дня знакомства, поэтому до телевизора или фильма дело не дошло: закончив с едой, они перешли в гостиную, разожгли камин и уселись в креслах напротив. Ада по-прежнему пила вино, Илья перешёл на коньяк. Говорили об общих знакомых, о нынешних делах и чего ждать в будущем, несколько раз неожиданно вспоминали прошлое – тёплые, весёлые эпизоды из детских приключений в «Сухарях» – и смеялись; смотрели на огонь – молча, думая о чём-то, вновь возвращались к разговору, перескакивая с темы на тему или долго обсуждая что-то одно. И только около полуночи Илья рискнул вернуться к очень важному вопросу:

      – Ты ведь не случайно стала испытывать беспокойство… в этом октябре?

      Он выделил слово «этом».

      – Пятнадцать лет. – Ответ едва прошелестел, но Илья услышал. – Думал об этом?

      – Да.

      – А Платон?

      – Уверен, что да.

      Ада помолчала, пригубила вино и, продолжая смотреть на огонь, сказала:

      – Здесь хорошо, далековато, но хорошо… – Выдержала паузу. Он мысленно согласился: «Всё так: далеко, но безумно хорошо, так хорошо, как нигде». И он улыбнулся, подтверждая её слова. После этого Ада продолжила:

      – Но я обязательно приезжаю сюда каждый октябрь.

      – Ты не говорила.

      – Мы договорились никогда не обсуждать октябрь.

      Что было правдой.

      – За Руслика. – Она подняла бокал.

      – За Руслика, – отозвался Илья.

      Чокаться не стали.

      Длинные ноги Ада положила на пуфик – его принёс Илья – и почти лежала в кресле. Сделав глоток, она не вернула бокал на столик, потянулась, что получалось у неё необыкновенно соблазнительно, помолчала, глядя на огонь через бокал, и медленно рассказала:

      – Последние два года мне снится один и тот же сон. Довольно часто снится, не реже раза в месяц. Всё время один и тот же сон: я иду по главной улице «Сухарей», я знаю, что осень, но на улице тепло, ярко светит солнце, так ярко, что можно проснуться от пронзительного света. Я жмурюсь на солнце, но мне всё равно немного холодно. Кажется, лёгкий ветерок.

      – Сколько тебе лет?

      – Пятнадцать. – Она подняла брови. – Это важно?

      – Просто спросил. – Он пожал плечами.

      Короткая пауза.

      – Я иду и вижу тебя, справа, ты стоишь у ворот Корчевниковых и разговариваешь