Портрет Лукреции. Мэгги О'Фаррелл

А вот как Ахиллес поджидает дочь, она рисовать не станет. Не станет!

      – Как Агамемнон добился, чтобы греческие судна попали в Трою? – повторил учитель.

      «Перерезал дочери горло», – прошептала про себя Лукреция. Она помнила каждое слово мифа, который учитель рассказал им на прошлой неделе. Так уж работал ее мозг. Слова впечатывались, как следы подошв во влажную почву, и затвердевали там навсегда. Иногда Лукрецию распирали слова, лица, имена, голоса, разговоры; голова пульсировала, ее шатало под грузом увиденного и услышанного, она врезалась в стены и углы столов. Тогда София укладывала ее, задергивала шторы, давала выпить tisana, и девочка засыпала. После пробуждения мысли были разложены по полочкам, как в шкафу – пусть полном, зато аккуратно разобранном.

      А в классной комнате учитель спрашивал про Агамемнона и ветер. Лукреция положила голову на руки и шепотом предостерегала девушку с рисунка (Ифигению – необыкновенное имя, никогда она такого не слышала…). «Берегись, берегись!» – произнесла Лукреция одними губами. Отец соврал Ифигении, что выдает ее замуж. За Ахиллеса, бессердечного, но блистательного воина, сына морской нимфы. Доверчивая Ифигения отправилась к алтарю, но не свадебному, а жертвенному. Агамемнон перерезал ей горло кинжалом. Нет, невыносимо!

      Не думай об этом, не представляй наивную девушку, блеск лезвия, зловеще спокойное море, вероломного отца, кровь и красные пузыри на алтаре! Эта история еще не раз вспомнится ей темной ночью. К ее постели подкрадется Ифигения с рассеченным горлом, похожим на алый шарф, и будет щупать одеяло ледяными, бескровными пальцами…

      Едва не плача, Лукреция запихнула рисунок под книгу и надавила на глаза пальцами, чтобы заплясали цветные пятна. Сквозь гул в ушах она слышала слова учителя: «Ифигения», «жертва», а еще: «Что с ней? Заболела?»

      – Не беспокойтесь! – отмахнулась Мария. – Она так внимание привлекает. Маменька говорит, ее лучше не трогать, и она сама перестанет.

      – Точно? – протянул учитель с сомнением, какого никогда не звучало в его рассказах о греках, троянцах, кораблях и походах. – Может, позвать, м-м-м, няню?

      Лукреция отняла ладони от лица. Яркий свет на мгновение ослепил ее, но потом она различила пристальные взгляды братьев и сестер, а еще учителя античной истории.

      Она первой заметила за его спиной отца.

      «Тигрица, у него в подвале тигрица!» – пронеслось в голове Лукреции.

      Изабелла тут же выпрямилась, Джованни старательно склонился над дощечкой, Франческо поднял руку.

      – Да, Франческо? – На щеках учителя горел румянец, а плечи одеревенели от напряжения: как и дети, он прекрасно знал, что в классную вошел Козимо, великий герцог Тосканы.

      Отец страстно увлекался античностью и серьезно относился к ее преподаванию. Он сам подыскал детям учителя и говорил, что с семи лет и сыновья, и дочери равно должны изучать как греческую, так и римскую историю. Учитель рассказывал, что у Козимо была впечатляющая коллекция манускриптов, недавно привезенных из Константинополя, и ему позволили их посмотреть и даже