Отдел убийств: год на смертельных улицах. Дэвид Саймон

проблема, – говорит он. – Мелкая протечка.

      – Протечка? – подыгрывает Пеллегрини.

      – Мелкая.

      – Это не беда.

      – Еще бы, – соглашается Лэндсман. – Сейчас даже продают такие наборы для домашнего ремонта…

      – Как для шин.

      – Точно, как для шин, – говорит Лэндсман. – Там и заплатка, и все, что может понадобиться. Вот если рана большая, как от 38-го, тут уже придется голову менять, ничего не попишешь. А это залатать – раз плюнуть.

      Лэндсман поднимает глаза, и его лицо – сама озабоченность.

      Господи ты боже мой, думает Том Пеллегрини, что может быть лучше расследования убийства на пару с шизиком. Ночь в сердце гетто, когда полдесятка патрульных смотрят, как их дыхание замерзает над очередным трупом, – самое то для винтажного Лэндсмана и его шуточек с непрошибаемо каменным лицом, пока уже даже местный начальник смены не хохочет в синем мерцании мигалок. Хотя, конечно, полуночную смену Западного района рассмешить несложно; нельзя поездить в патрульной машине в Первом или Втором секторе и не приучиться к больному чувству юмора.

      – Его кто-нибудь знает? – спрашивает Лэндсман. – Успели с ним поговорить?

      – Какой там, – отвечает патрульный. – Он был «десять-семь» еще до нашего приезда.

      Десять-семь. Полицейский код, означающий поломку, в безыскусном приложении к человеческой жизни. Красота. Пеллегрини улыбается, твердо зная: ничто в мире не сможет изменить настоящего копа.

      – Карманы уже смотрели? – спрашивает Лэндсман.

      – Нет пока.

      – А где, блин, карманы-то?

      – Гляньте на штанах под спортивным костюмом.

      Пеллегрини наблюдает, как Лэндсман встает над телом, расставив ноги по сторонам от талии мертвеца, и свирепо стягивает треники. От его неуклюжих рывков тело сползает по тротуару на пару дюймов, оставляя там, где пробитый череп царапает асфальт, тонкую пленку спекшейся крови и мозга. Лэндсман запихивает мясистую ручищу в передний карман.

      – На иголки не напоритесь, – говорит патрульный.

      – Эй, – отвечает Лэндсман. – Если тут у кого-то и будет СПИД, никто в жизни не поверит, что это от какой-то сраной иголки.

      Сержант достает руку из правого кармана мертвеца – и на тротуар высыпается мелочь где-то на доллар.

      – В переднем кошелька нет. Будем ждать, когда тело перевернет медэксперт. Его же вызвали, да?

      – Да, должен был выехать, – отзывается второй патрульный, заполняя верхнюю страницу протокола. – Сколько раз в него попали?

      Лэндсман указывает на отверстие на голове, потом приподнимает плечо и демонстрирует рваную дырку в кожаной куртке мертвеца.

      – Раз в голову, раз в спину, – Лэндсман замолкает, и Пеллегрини видит, как он снова делает каменное лицо. – Может, и больше.

      Патрульный старательно записывает.

      – Существует вероятность, – произносит Лэндсман профессорским тоном, – и вероятность немалая, что две пули вошли в одно и то же отверстие.

      – Да ладно, – ведется патрульный.

      Ну, одно слово – шизик. Ему вручили пистолет, значок и сержантские полоски и выпустили на улицы Балтимора – города, вдоволь нахлебавшегося насилия, грязи и отчаяния. Потом еще окружили хором