Диктатор. Сергей Снегов

Маруцзяна, которого вы так же уважаете, как и я, и особенно до маршала Комлина, невежеством и глупостью которого вы сами так часто возмущаетесь, то с ними можно и поспорить. Победа над врагом, если она станет известна всей стране… И наша с вами сплоченность…

      – Нет! Не рассчитывайте в этом смысле на меня, Гамов. Открыто выступать против вас не буду. Но и не поддержу.

      На этом наше объяснение закончилось. Павел, не дождавшись, ушел к разведчикам. Я убедился, что всем раненым – и нашим, и вражеским – оказали неотложную помощь. Затем был привал. Отряд разделился на группки, в каждой делили деньги. Я опасался, что пойдут споры, но дележ совершался под шутки и смех. Офицеры записывали, кому, за что и сколько выдают. Я снова прошел мимо раненых в открытых машинах. Один поднял голову над бортом.

      – Спасибо, командир, за награду! Так по-человечески с нами…

      – Что будете делать с деньгами? – спросил я. – Повеселитесь?

      – Не до веселья, майор. В первом же городке, где есть почта, отошлю домой. У жены двое детей.

      В разговор вступил другой раненый:

      – А в дивизии деньги не отберут? Хорошо бы знать заранее.

      – Не знаю, – сказал я. – Разрешения выдавать колоны не было. Как посмотрит начальство…

      – Не отдам! – злобно сказал раненый. – Разорву, но не отдам! Теперь это мое, ясно? Мне эта награда сильней лекарства, вроде и кости поменьше болят, а ведь весь вибрировал.

      – Но почему вы не надели антирезонансного жилета? Мы ведь их достаточно взяли.

      – Бой же! Заранее жилет надеть, он тяжелый. Мы бросились на их орудие, грудь на грудь, нож на нож… И тут меня прорезонировали по ногам и по животу… Очнулся уже в лесу.

      Он показал несколько пачек денег и добавил:

      – Не одна общая награда, еще и за орудие. Отметили ребята, что я первый к нему кинулся. Спасибо полковнику – по правде оценил!

      Снова заговорил первый раненый:

      – Майор, вы уж не отступайте… Мы понимаем, полковник самовольничал. Пусть разговаривают с нами, если что… Мы скажем свое слово.

      – Снимут полковника – разве поможет ваше слово? – не выдержал я. – Скажут: нарушение воинской дисциплины. И – все!

      – Не отдам! – еще злей повторил второй раненый. – При всех в костер брошу. И заколю, если кто бросится вытаскивать.

      Я ушел. На пригорочке Гамов и Павел уписывали консервы. Моя банка лежала на траве открытая. Я погрузил в нее ложку.

      – Как настроение солдат? – спросил Гамов.

      – Боятся, что деньги отберут. И за вас боятся. Предвидят, что начальство вас накажет. Грозят, что колоны не отдадут, а уничтожат. Смятение в душах, Гамов!

      Он засмеялся.

      – Это хорошо – смятение в солдатских душах. Непринятый, даже запрещенный метод ведения войны.

      К нам подошли два офицера с денежным пакетом.

      – Остаток. Все раздали по заслугам, лишнее возвращаем.

      Поздно вечером мы добрались до Барты. Поплавковые костюмы и плоты были там же, где мы их укрыли. Переправа продолжалась еще с час.